Воспоминания о маме

Карл Столярский

Мама и я	Моя бабушка

Моя мама, Вайслиц Рахиль Александровна, родилась в Варшаве в 1896 году в большой семье. У её матери, Вайслиц Фани, было десять детей. Моя бабушка Фаня, по отцу Валах, являлась старшей сестрой бывшего наркома СССР по иностранным делам Максима Литвинова и помогала в его воспитании. Мама была пятой или шестой по счёту в семье, она принимала активное участие в домашних делах. В нашей семье её ещё называли Розой, это имя и осталось за ней.

Мама рано вышла замуж, родила двух дочерей и сына, который из-за болезни скоро умер. Старшая дочь Елена по окончании учёбы стала хорошим секретарём-машинисткой, она была одной из первых комсомолок Белоруссии. Моя средняя сестра Мира, студентка второго курса государственного университета, отличалась способностями и подавала большие надежды в физико-математических науках.

Моя мама развелась, и я родился от второго брака в городе Минске в марте 1931 года. По решению отца, Столярского Ивана Николаевича, профессионального партийного деятеля, меня назвали Карлом в честь Карла Маркса.
Родители поженились в конце двадцатых годов прошлого столетия. По мнению окружающих они считались прекрасной парой. Оба выше среднего роста, нормального телосложения. Мама в это время работала главным кассиром по переучёту в Госбанке в Белоруссии. Мама в семье всегда занимала главенствующую роль, помогала бабушке, у которой был перелом бедренной кости правой ноги, и следила за учёбой и последующей деятельностью дочерей. тец закончил сельскохозяйственную академию и коммунистический ВУЗ, работал первым директором животноводческого совхоза Белоруссии и состоял членом ЦК компартии Польши и Белоруссии. Его арест в 1936 году сильно повлиял на нашу семью экономически и морально. Сейчас я могу сказать, что только благодаря частым приездам Литвинова к нам домой и его положению в правительстве нашу семью не тронули, и мама осталась работать в банке на своей должности. Сугубо личные вопросы мама и бабушка решали вместе, при этом разговор шёл на идиш, который, к сожалению, ни я, ни сёстры не знали.

После ареста отца в семье наступило затишье. Мама всегда твердила: "Живы будем - не умрём". Мама и бабушка чудесно готовили еврейские блюда: "гефильтефиш", "цимес" и многое другое. В начале 1937 года мы получили письмо на имя мамы из канцелярии Сталина за подписью секретаря Поскрёбышева, где было написано, что дело отца будет рассмотрено в самое короткое время. На самом деле по решению "тройки" УНКВД Магаданской области его расстреляли 8 мая 1938 года.

В октябре 1938 года по приглашению маминого брата Льва Александровича мы гостили в Москве. Благодаря его жене Анне Яковлевне, работавшей старшим кассиром театральных касс, мы с мамой посетили квартиру выдающегося еврейского актёра Соломона Михоэлса, где познакомились с ним и другими артистами. Того, о чём они говорили, я не слышал, ибо находился в другой комнате. По приезду в Минск мама рассказала бабушке и сёстрам, что разговор шёл о политике и надвигающейся фашистской угрозе.

В 1939 году по пакту Молотова-Риббентропа при присоединении западных районов Белоруссии, Украины и Прибалтики где-то в конце сентября в Госбанк Белоруссии поступили ценности и иностранная валюта из Западной Белоруссии. В Минск приехали для приёма маршалы Советского Союза Климент Ворошилов и Семён Будённый. Мама входила в комиссию по приёмке. В один из первых дней, благодаря маме, я познакомился с ними и пожал протянутые мне руки. В канун войны я окончил третий класс, получив третью похвальную грамоту, которой я всецело обязан маме, наказавшей моим сёстрам оказывать мне помощь в учёбе.

Мои сестры

Война началась для нас внезапно. Раннее утро, вой пикирующих бомбардировщиков, разрывы бомб, паника. Мама быстро пришла в себя и распределила, кто что должен делать. К этому времени старшая сестра, у которой было двое детей, уже жила отдельно. Сестра Мира стала собирать документы и необходимые продукты питания, чтобы перенести всё в бомбоубежище. Мама помогала собраться бабушке и собрала ценные вещи и денежные средства. Через полтора-два часа, позавтракав, мы спустились в бомбоубежище. В бомбоубежище спускались в основном пожилые люди, дети и женщины с грудными детьми. Мама, поручив сестре постоянно находиться с нами, ушла на работу. Вернувшись поздно вечером с работы, она сообщила, что правительство издало указ о срочной эвакуации всех ценностей и денежных средств. Эвакуироваться сама как ведущий работник банка мама отказалась, мотивируя тем, что не может оставить больную бабушку и нас. По дороге домой забежала к моей старшей сестре Лене, которая ей сообщила, что завтра утром заберёт детей из детского сада. Больше мы сестру с детьми не видели.

Оккупация Минска началась 28-29 июня 1941 года. Мы с мамой в ночь с 25 на 26 июня решили пойти по Московскому шоссе в сторону села Борисов, которое находилось у реки Березина. Бабушка дала своё полное согласие остаться с нашей соседкой Сарой, которая также осталась одна. Собрав необходимые вещи и немного продуктов питания, мы покинули бомбоубежище. Шли по улицам города в гуще огня и дыма. Горели дома по обеим сторонам улиц. Жара была невыносимая. Мы вышли на шоссе, по которому двигалась сплошная масса гражданского населения и войск, грохотали танки и машины на обочинах шоссе. Нам неожиданно повезло: нас подобрала неполная полуторка. Не успели мы доехать до реки Березина километров 20-25, как начался массированный обстрел шоссе немецкими истребителями "Мессершмидт", летящими на очень низкой высоте. Наша машина вдруг резко остановилась, и вспыхнул мотор. Все успели выпрыгнуть и залечь в районе лесного массива рядом с шоссе. Вокруг свистели пули, многие остались лежать на земле, горели машины. По окончании обстрела кто-то крикнул, что впереди находятся немцы, через некоторое время появились немецкие солдаты: по-видимому, это был немецкий десант. Всех начали возвращать по месту жительства. Мама решила идти к Березине через лес. В лесу скопилось много народа. Посоветовавшись, мы решили возвращаться в Минск, без воды и пищи.

30 июня мы вышли к пригороду Минска. Наш дом сгорел, как и рядом стоящие. У сгоревшего дома мы встретили соседей, которые сказали, что наша бабушка с соседкой Сарой поселились в квартире нашей старшей сестры. Мама с сестрой быстро навели порядок. У старшей сестры остались мука, крупы и несколько бутылок подсолнечного масла, не хватало хлеба. Соседи во дворе сказали, что стали работать базары и что-то вроде толкучек, на которых можно было купить или обменять вещи на хлеб, муку или мясо. Мама при спуске в бомбоубежище собрала все ценности и серебряную посуду, хранившуюся у бабушки, предназначенную мне в наследство. Решили менять только вещи, чтобы не достались грабителям, уже появившимся в городе.

Все разговоры среди еврейского населения были о том, поведут ли себя немцы, как в Польше и других европейских странах. Многие считали, что немецкая нация, нация Гейне, Бетховена и других культурных деятелей, не способна на это. Однако ещё в 1939 году, будучи у нас в Минске, бабушкин брат Литвинов рассказывал о погромах и зверствах фашистов в их стране.

Где-то в последние дни июля члены подразделения СС с полицейскими стали обходить дома и квартиры, записывая, кто еврей. 25 или 26 июля, точно не помню, немецкий офицер, зайдя во двор, спросил меня: "Ду бист юдэ?" ("Ты еврей?") Я только пожал плечами, делая вид, что не понял его. С 27 июля немцы с местными полицейскими стали сгонять евреев в гетто, которое находилось за районом Немити. Думаю, что где-то за 7-10 дней всех евреев согнали за колючую проволоку. Взять с собой разрешили личные вещи и постельные принадлежности. Мы получили двухкомнатную квартиру с небольшой кладовкой без дверей. В комнатах были три кровати, стол и большой шкаф для вещей.

В гетто был образован "юденрат", исполнительный орган еврейского самоуправления, который решал жилищные вопросы и вопросы трудоустройства. Если мне не изменяет память, было принято решение о создании школы. Была создана полиция, где служили евреи. Руководителем "юденрата" был назначен наш сосед по дому Мушкин, которого дети нашего двора называли Пушкиным.

Мама с первых же дней стала узнавать, будет ли работа, базар или магазин в гетто, ибо то мизерное количество продуктов, которое было у нас, таяло на глазах. Бабушкины драгоценности мы решили беречь и обменивать вещи на продукты. Вопрос школы в гетто не решался. Живущие рядом с нами мальчишки стали искать возможность выхода из гетто, в вечернее время или ранним утром. Нас набралось семь человек. Учитывая, что рядом с проволочными заграждениями находились сгоревшие дома, мы начали делать подкопы. Выручил колодец на другой стороне, через него мы выходили. Бабушка резко возражала, но мама сказала, что не я один решил выходить, чтобы доставать еду. Благодаря выходам за черту гетто я мог обменивать вещи на продукты на базаре или толкучках. Помогали наши белорусские соседи и немецкая семья, проживавшая в подвале нашего дома.

После прихода немецкой армии они получили большой одноэтажный дом, где собирались немецкие офицеры, там же они и столовались. Слава Богу, они не продали меня и даже давали еду. Всё можно было приносить ночью, ибо гетто охранялось до первого погрома не лучшим образом. После первого ноябрьского погрома, или акции на уничтожение, когда бабушка Фаня и наша соседка Сара спрятали маму, меня и сестру в кладовке (чулане), закрыв нас большим шкафом и забросив в него вещи и посуду, бабушка сказала маме: "Роза, береги Миру и Карлушу! Если останетесь живы... Мы с Сарой свой век прожили". Рано утром, проверив комнаты, их увели. Они пожертвовали собой и были расстреляны. Мы остались живы.

После первого погрома выходить из гетто стало опасно. К сожалению, мы забыли забрать в чулан всё ценное, что было у бабушки, и, как говорят, остались на бобах. Гетто сузилось, и нам дали комнатушку в доме барачного типа. Мама как оптимистка заявила нам: "Будем живы - не умрём".

Ребята, оставшиеся в живых, решили продолжать выходить из гетто. Теперь приходилось выходить с родителями, которые работали в городе. В феврале 1942 года молодёжь собрали для ремонта железнодорожных путей рядом с Барановичами, и там их расстреляли. Не стало моей сестры Миры. Нет, узнав об этом, я не плакал - я выл от душевной боли и безысходности. Привести в чувства меня смогла только моя мама. Мама, которая осталась со мной.

Мартовские-июльские акции по уничтожению жителей гетто мы пережили в подкопах под полом квартир. Вход и выход из подполья осуществлялся через три металлические заслонки, которые защищали пол от падающих горящих углей. Инициатором этих подкопов стала моя мама и наш сосед Леонид. Ночами мы выкапывали глубокие ячейки, а землю выносили в места, где собирался мусор, или в дома, которые сгорели. Дети моих лет также принимали участие.

В конце июля 1942 года я заболел брюшным тифом. С лекарствами помогали многие соседи и врач, проживающий рядом с нами. Слава Богу, я выкарабкался.

Однажды мама сказала мне, что решила пойти работать бухгалтером к немцам. Ссапёрной роте под названием "Тодт" нужен был хороший финансист и через мэра "юденрата" они искали почему-то еврея-бухгалтера. Мушкин, зная, что мама работала в банке, предложил её. Близилась зима, и мама решила брать меня с собой на работу. Конвоир по имени Фриц, уже в годах, ежедневно отводил и приводил нас на вокзал, где располагалась бухгалтерия в небольшой комнатушке с металлической дверью. Удача не миновала нас. Я стал уходить к соседям и рылся в местах, где был пищеблок для немецких солдат. Иногда я помогал слесарю заливать буксы колёс смазкой и получал от него 100 оккупационных марок.

Перед очередным погромом в марте 1943 года наш конвоир сказал маме, что мы останемся ночевать в бухгалтерии. Закрыв дверь, он предупредил нас не зажигать свет и соблюдать тишину. Утром принёс нам бутерброды. После погрома всех оставшихся в живых переселили в другие дома. В очередной выход на работу мама сказала мне, что я больше не вернусь в гетто. На моё "почему" она ответила мне: "Хватит. Я хочу, чтобы ты остался в живых и рассказал оставшимся в живых нашим родственникам обо всём, что стало с бабушкой, с Мирой, и что мы сами пережили. Карлушенька, я договорилась с нашими довоенными соседями. Они приютят тебя у себя. Ты - белорус по отцу, и они всё подтвердят". - "Что же будет с тобой, мама?" - "Меня отправят в партизанский отряд. Не беспокойся!"

Карл Столярский

Спустя 10 дней я прошёл при управе медкомиссию, где в выданном документе было подтверждено, что я по национальности белорус, и меня определили в детдом №4 города Минска. С мамой я ещё увиделся три раза. 20 мая 1944 года всех детей, которым исполнилось 10 лет, насильственно увезли в Германию. В их числе был и я. Больше маму я не видел.

После войны ни я, ни моя сестра Лена, которую я нашёл в Алмаате, ничего положительного о судьбе мамы не узнали.

Ты внезапно ушла от меня,
Не простившись со мною, родная.
Нас разлучила страшная война,
Но встречи с тобой ожидаю.

Ты ушла, и стало мне темно.
Как дальше жить, не знаю.
Словно вечная ночь затворила окно,
Но, где бы я ни был, тебя вспоминаю.

Передо мной всегда - твои глаза
И руки нежные, меня обнимают.
Родная, я любил тебя всегда.
Где встретимся, не знаю.

Одна надежда - на Творца.
Когда наступит это время?
Он отворит мне в небо ворота,
И встреча состоится.