Когда взрослые суетились и паниковали, часто повторяя слово «война», для нас, детей, оно ни о чем не говорило. Но когда первые бомбы упали на местечко и появились первые разрушенные дома, первая кровь и первые жертвы, мы очень быстро поняли, что значит война! Мы быстро повзрослели. Наш детский мир сразу разделился на две части: первая - довоенная, и вторая настоящая - тяжкая, голодная, страстная и ненавистная.

Вскоре родители забрали меня домой в Брацлав, где мы постоянно проживали. По словам матери уже в июле местечко захватили немцы. До сих пор удивляюсь тому, как детская память сохранила и воспроизводит сегодня то один эпизод, то другой из «той жизни»…

У нас возле дома был погреб, дверь которого выходила на улицу. Брацлав поначалу подвергся артобстрелу, и многие наши соседи считали, что в погребе можно найти убежище. На ступеньках у двери постоянно сидел юноша его звали Наум (с комсомольским значком, что вызывало у нас, мальчишек, зависть). Он смотрел в щель и информировал всех, что происходит на улице. День клонился к вечеру, когда мы услышали рев моторов и возглас «смотрящего»:

- Они уже здесь!

Мы бросились к щели и тут я увидел много мотоциклов и сытые надменные морды немецких солдат в касках. Но это продолжалось недолго, так как они рассыпались по местечку и, ведя огонь из автоматов, кричали: «Выходите все!» Мы, конечно, быстро отпрянули от двери и, дождавшись темноты, разбежались по домам. Дома началось сжигание компрометирующих документов, вещей и т. д. В огонь полетели Почетные грамоты отца с портретами Ленина-Сталина, книги, благодарности. Но больше всего мне было жалко сжигать свой костюм. Незадолго до начала войны мне сшили военный костюм - галифе и гимнастерку с « крылышками». Он был предметом зависти всех мальчишек, потому что в игре я уже был экипирован как командир. Все мои просьбы и доводы оказались неубедительны и напрасны – и костюм полетел в огонь.

Спустя несколько дней в местечке определили несколько улиц, обнесли их колючей проволокой и гетто было готово! Всех евреев сразу же согнали туда. Страшная скученность, голод, болезни и смерть - вот что там было. Мне все это было непонятно: почему мы ушли из своего дома, почему нельзя было выходить за колючую проволоку на другую улицу, почему не всегда есть еда и почему по ночам стреляют по нашим окнам.

Вскоре немцы ушли, охрану гетто поручили румынам и полицаям. Вот когда начался для нас настоящий кошмар, а для охраны - прекрасная, развеселая жизнь. Целыми днями они отбирали остатки «еврейского добра», а по ночам устраивали знатные пьянки и прогулки по гетто со стрельбой по окнам. Свою звериную сущность они продемонстрировали в ночь на 7 ноября, после очередной пьянки, устроили «праздничный салют» по окнам. Мама меня разбудила и уложила на пол, так было безопасней. Для многих евреев эта ночь стала последней. Но покоя не было и днем.

Слухи о расстрелах евреев все нарастали и ширились. Оказалось что небезосновательно. Однажды утром, после бессонной ночи, мы увидели, что гетто окружено румынами и полицаями. Нас всех с вещами стали выгонять из домов на площадь, а тех, кто не мог самостоятельно передвигаться убивали на месте. Уже был снег, на площади стояло несколько конных саней и охрана на лошадях. Когда всех выгнали была дана команда детей и вещи разместить на санях и колона двинулась. Шли долго и тяжело. Как потом выяснилось, гнали нас в печально известную Печору, лагерь позже получивший название «Мертвая петля». Подробности этого перехода стерлись в памяти, но кое-что помню. Мама была беременна, ей трудно было идти. Она подошла и села на сани возле меня. Тут же подъехал полицай на лошади и стеганул ее плеткой по спине да так, что она тут же слетела со своего места. К счастью она устояла на ногах. То и дело слышались выстрелы: конвоиры добивали упавших. Среди них оказалась бабушка Бейла (по моим понятиям она была в свои 50 лет старой), близкий друг нашей семьи, добрая, красивая, умная. Она поскользнулась и упала, захотела встать и вновь упала. В это время подъехал конвоир и расстрелял ее в упор. Я не помню, чтобы трупы подбирали.

Так мы попали за каменный забор. Сведущие люди сказали, что это бывший санаторий. В это время там уже бродили десятки детей голодных и завшивленных, чесоточных, которых пригнали раньше. Они у нас «свежих», выпрашивали что-нибудь пожевать. Мы с мамой разместились под лестницей. Знакомство с местностью состоялось гораздо позже, летом.

Место действительно живописное, лесистое на берегу Южного Буга. Не зря его облюбовал граф Потоцкий для одного из своих имений. Сохранилась купальня графа. Каменная лестница вела прямо в воду, а дно было забетонировано. Напротив лестницы, метрах в 30, большая скала размером в двухэтажный дом. После революции здесь разместили военный санаторий, а немцы нашли ему другое применение: загнали туда более 10 тысяч евреев в расчете на полное вымирание. Самое большое количество людей толпилось у лестницы. Тут можно было постирать, вымыться и здесь же брали воду для питья. Охраняли лагерь полицаи, среди которых были звери в полном смысле этого слова, но были и такие, которые шли на контакт с целью личной выгоды. Эти разрешали товарный обмен – вещи, украшения, драгоценности - на хлеб, муку, крупу, картофель, которые приносили местные жители. Иным, не похожим внешне на евреев смельчакам, полицаи разрешали выход из лагеря, естественно за определенную мзду, и те ходили по окружающим селам и меняли вещи на продукты, поддерживая тем самим оставшихся в лагере членов семьи. Это, пожалуй, был единственный источник, позволявший выжить, особенно в первое время, зимой 41-42 года, когда люди умирали сотнями. Вначале трупы складывали в сарай, затем «похоронная команда» грузила трупы в сани и вывозила за пределы лагеря, одежда умерших была их добычей. Однажды я видел как грузили трупы и один из них согнулся пополам (не успел замерзнуть) так его и бросили в сани, в другой раз в руке трупа оказался зажатый намертво замшелый сухарь, кто-то кинулся к трупу и стал «добывать» этот трофей.

Весной и летом 1942 года стало чуть легче: появилась трава, листья, молодые побеги, косточки прошлогодних ягод. В памяти моей остался один страшный эпизод, свидетелем которого я стал и не забуду его никогда. Летом к забору местные крестьяне принесли ведро вишен. Какой-то юноша выменял его на что-то. Он залез на забор и едва успел приподняться и взять ведро тут же прогремел выстрел и парень был убит наповал. Это было страшное зрелище : юноша раскинув, словно птица крылья, падает на землю, ведро с вишнями на эту же сторону, вишни рассыпаются вокруг него, как капли крови. Но голод оказался сильнее страха смерти и некоторые бросились подбирать вишни. Кто–то тем временем побежал за матерью убитого (как выяснилось, единственного сына), она прибежала, и поняв, что произошло, стала кричать и плакать, а затем смеяться. Взрослые сказали, что она сошла с ума.

Только чудо помогло мне остаться в живых. Это благодаря матери, родственникам и другим людям, благословенна их память, спасибо всем им! Две попытки бегства с помощью немецкого полковника (Вилли Арем, да будет благословенно имя его, более детально об этом эпизоде опубликовано в статье «Список Арема» в газете «Секрет» 21 февраля 2010 года) оказались безуспешными.

Третья попытка оказалась успешной, хотя переход был тяжелым и сложным, и мы в Джурине. Да, в Джурине было гетто, но по сравнению с Брацлавом, не говоря уже о Печоре, это был просто рай. Не было колючей проволоки, все жили в своих домах. Конечно, были ограничения, запреты: нельзя было выходить за пределы местечка и т. д.

При большой скученности (в местечко были депортированы около 3000 беженцев из Буковины, Бессарабии, Румынии) голод, эпидемии делали свое дело, люди умирали ежедневно. Немцы, часто проезжавшие по трассе, рвались в местечко поиздеваться над евреями, но находились ангелы-хранители в лице священника местной церкви, старосты, некоторых полицаев, руководителей еврейского комитета самоуправления которые все делали, чтобы спасти местечко : собирали драгоценности и откупались, а на въезде в местечко повесили щит, что в местечке свирепствует тиф. И местечко выжило!

Гораздо позже мне рассказали, что в начале не все было так облачно. Семен Крывошей рассказал, что перед приходом немцев в местечко один из старшего поколения, побывавший в плену у немцев в Первую Мировую, охарактеризовал немцев, как цивилизованную нацию и убедил стариков, их было 5-6 человек, встретить немцев хлебом–солью. Когда они преподнесли хлеб-соль, офицер ногой выбил у них из рук угощение и, передав нож солдатам, приказал побрить им бороды. Началась экзекуция, прибежали женщины и спасли стариков от расправы. Только, очевидно, один Бог спас их от расстрела. А вот другой эпизод. Рассказывает Лазарь Розенцвит. Немцы ушли и передали власть румынам. Из соседней деревни Боровка приехали несколько мужчин и стали убеждать односельчан расправиться с евреями, мол у себя мы всех жидов уничтожили, собирайте православный народ и приступайте к делу. Но среди евреев жили два сапожника-украинцы Они побежали к старосте, к священнику, в полицию и предупредили о готовящемся погроме, Те не замедлили прийти и, пригрозив незваным гостям расправой, выгнали их.

Да, в гетто не расстреливали и этому обстоятельству все были рады, но постоянные переживания, страх и непредсказуемость, неуверенность в завтрашнем дне не отпускали людей ни днем, ни ночью. Большое напряжение вызывали все события, которые происходили в это время: и убийство румынского жандарма партизаном Радецким, падение немецкого транспортного самолета с немецкими летчиками невдалеке от Джурина, небольшой бомбовый удар советского самолета по стрелявшим в него румынам и любое передвижение немецких войск по трассе. А до освобождения местечка было еще далеко...

Казалось бы, зачем ворошить прошлое, зачем вспоминать весь этот ужас. Считаю, что это необходимо! Это дань памяти о расстрелянных и замученных. Мы клялись рассказать о них. Это призыв ко всем людям быть бдительными, беречь мир и делать все, чтобы это не повторилось! Это наш (живых свидетелей) гневный ответ отрицателям Холокоста!

Так было.

на главную