«ГОРОД АНТОНЕСКУ»
Яков Верховский,
Валентина Тырмос
Действие второе:
«Концерт на Маразлиевской»
… куда не кинешь глазом, кругом виселицы…
наш город представляет собой страшное
зрелище: город повешенных…
Свидетельство очевидца,
"Черная книга", Иерусалим, 1980
22 октября
1941, 17 часов 45 минут.
22 октября 1941 года в 17 часов 45 минут оглушительный взрыв потряс Одессу.
Это взлетело на воздух здание НКВД на Маразлиевской, где разместилась
румынская Военная комендатура и штаб 10-й пехотной дивизии 4-й румынской
армии.
Центр здания и правое его крыло были полностью разрушены.
Под развалинами остались многие офицеры штаба и среди них военный комендант
Одессы – командующий 10-й дивизией генерал Ион Глогоджану.
Город фактически остался без власти.
Румыны были в шоке.
Между тем, стало быстро темнеть, и сгущавшаяся темнота только усиливала хаос
и панику.
Около восьми часов вечера из развалин выбрался окровавленный и осыпанный
песком заместитель командующего – генерал-майор Константин Трестиориану.
Трестиореану взял на себя ответственность за город и тут же направил рапорт
в Бухарест командующему 4-й армией генералу Иосифу Якобич, где сообщал о
взрыве и тех карательных мерах, которые собирается применить к евреям и
коммунистам (1).
ИЗ ТЕЛЕГРАММЫ ТРЕСТИОРЕАНУ
22 октября 1941, 20 часов 40 минут
До настоящего времени, 22 октября 1941-го, 20 час. 40 мин., генерал
Глогоджану не найден. Видимо находится под обломками.
Количество погибших и раненных невозможно определить.
Операции по спасению продолжаются.
Из здания, занятого командованием, взорвана центральная часть и правое
крыло.
Одесские войска . . . приведены в боевую готовность.
Нет информации о других взрывах.
До завтрашнего утра остаюсь с частью спасшегося от взрыва командования . . .
Сохраняю связь через гражданскую почту Одессы.
Принял меры, чтобы повесить на площадях Одессы евреев и коммунистов.
Зам. Командующего «ГУРУН» генерал Трестиореану
«Меры», которые принял Трестиореану, вызывают недоумение.
После взрыва прошло всего три часа.
Еще не развеялся дым, не осела пыль, не остыли камни.
Еще не замолкли крики заваленных обломками людей.
Генерал Глогоджану не найден, Число убитых и раненных неизвестно. Сам
Трестиореану чудом остался в живых.
Связь нарушена. Паника, хаос…
А генерал, едва приняв на себя обязанности командующего, уже «принял меры»:
повесить на площадях Одессы евреев и коммунистов!
Ну, «коммунистов» – это можно еще как-то понять – какие-то коммунисты,
вероятно, были оставлены русскими при отступлении, чтобы организовать взрыв.
Но, почему «евреев»?
Почему, прежде всего, евреев?
Что знал и чего не знал генерал
Трестиореану?
И вот оказывается, что генерал Трестиореану не мог не знать, что одесские евреи не имели к взрыву румынской комендатуры никакого отношения.
Более того, румынское командование изначально опасалось, что здание НКВД может быть заминировано русскими при отступлении, и прежде, чем занять его, произвело тщательную проверку. Так, за четыре дня до взрыва, 18 октября 1941-го, здание проверяли профессиональные саперы 11-й германской армии, а на следующий день, 19 октября, повторно – саперы 61 батальона 4-й румынской армии. И только после всех этих проверок, 20 октября 1941-го, штаб 10-й дивизии перебрался на Маразлиевскую из тюрьмы на Люстдорфской дороге, где он поначалу расположился.
Но и на этом дело не кончилось. За день до взрыва, 21 октября 1941-го, в
комендатуру явилась пожилая русская женщина, некая Людмила Петрова, и
рассказала командующему, что здание заминировано и что в закладке мин
принимал участие ее сын – электрик по профессии.
Эту невероятную историю сообщил Антонеску примарь - мэр Одессы Пынтя. (2)
Герман Пынтя родился в Бессарабии, бывшей в те годы частью Российской
империи. Он прекрасно знал русский язык, служил в царской армии и дослужился
до чина поручика. Юность свою провел в Одессе, учился здесь в Новороссийском
университете и, можно сказать, по своему любил этот прекрасный город.
Получив пост примаря Одессы, Пынтя был несказанно горд.
Он уже видел себя в когорте бессмертных, служивших Одессе и украсивших ее
своими памятниками.
Дюк де Ришелье, граф Воронцов и … Герман Пынтя.
Полный великих планов, 18 октября 1941 года Пынтя прибыл в Одессу и сразу
обратился к населению с призывом восстановить разрушенный войной город и
возродить его былую славу: «Твердо веря, что наш призыв будет вами услышан
и правильно понят, мы вместе с вами приступаем к тяжелому восстановительному
труду. С Богом вперед!» (3).
Все так прекрасно складывалось, и тут, - этот взрыв!
Взрыв произвел на примаря ужасное впечатление.
Пынтя чувствует себя ответственным за вверенный ему город и направляет в
Бухарест личное письмо, в котором пытается переложить вину за случившееся на
военного коменданта Глогоджану, которого, как выяснилось к тому времени, в
живых уже не было.
ИЗ ПИСЬМА ПЫНТИ
« 21 октября в 11 часов, когда нижеподписавшийся находился в кабинете г-на
генерала Глогоджану, военного коменданта Одессы, сюда вошла пожилая русская
женщина, которая с испуганным видом заявила, что хочет что-то срочно
сообщить генералу-коменданту.
Нижеподписавшийся служил переводчиком.
Женщина заявила: она точно знает, что органы НКВД, при уходе, заминировали
это здание, чтобы взорвать его в нужный момент.
Господин генерал поблагодарил женщину за информацию и приказал господину
полковнику Ионеску Ману принять меры по новой проверке здания, привлекая в
этих целях румынских и немецких саперов.
На второй день, 22 октября, г-н генерал сказал мне, что специализированные
органы снова проверили здание и доложили, что нет никакой опасности. Все же
я просил генерала поменять помещение, ибо у женщин, от которой была получена
информация, не было никакого интереса врать . . .».
Но Глогоджану «не поменял» помещение.
Вполне, видимо, комфортно было генералу в этом Доме на Маразлиевской - и зал
заседаний, и кабинеты со всеми удобствами для допросов (для пыток?), и
гараж.
Дом на Маразлиевской
Просто – Дом на Маразлиевской. Так называли это здание одесситы и много лет
обходили его десятой дорогой.
Дом на Маразлиевской пользовался дурной славой: тысячи нашли здесь свою
смерть, да и похоронены (зарыты!) были здесь же, в примыкающем к дому
внутреннем дворике.
Дома, как люди – у каждого своя судьба.
Дом на Маразлиевской родился (был построен!) еще до Первой мировой, в
1909-м, и, как указывают справочники, считался одним из самых красивых и
фешенебельных жилых домов Одессы.
Хозяйкой дома была некая баронесса Луиза фон Гойнинген-Гюне, а обитателями –
семьи богатых одесских негоциантов и заводчиков. Их привлекала близость дома
к Александровскому парку, пленял украшенный витиеватыми башенками фасад,
соблазняли огромные восьми комнатные квартиры. Дом гордился своим засаженным
цветами внутренним двориком, конюшнями для собственных лошадей и (редкость
по тем временам!) гаражом для собственных - первых в Одессе - авто.(4)
В те давние времена по утрам на зеленых газонах дворика нарядные дети в матросских костюмчиках играли в серсо, а по вечерам матовые плафоны фонарей освещали парадный подъезд и лакированные ландо, ожидающих расфуфыренных дам, чтобы везти их в Оперу - «к итальянцам».
Но грянул грозный 1920-й, и судьба Дома на Маразлиевской сделала крутой
поворот: 7 февраля по обледенелой брусчатке мостовых процокала конница
Гришки Котовского – в Одессу пришли красные.
И сразу исчезли, словно и не бывали, нарядные дети в матросских костюмчиках,
слиняли лакированные ландо, растаяли расфуфыренные дамы.
Баронесса фон Гойнинген-Гюн, к счастью для нее, вовремя отчалила в Болгарию,
а в Дом на Маразлиевской пришли новые хозяева.
Уютные гостиные превратились в комнаты для допросов: вольтеровские кресла сменились колченогими стульями, а инкрустированные слоновой костью ломберные столики – обшарпанными канцелярскими столами. Обои на стенах покрылись мерзкими пятнами, а дорогие картины одесских художников – Костанди, Нилуса, Буковецкого – уступили место революционными плакатам, на которых мускулистые рабочие кололи штыками зеленых, похожих на жаб, буржуев.
Разбились матовые плафоны, освещавшие по вечерам парадный подъезд, а вместо
щеголеватых кучеров лакированных ландо, у подъезда заняли пост чекисты в
черных кожаных тужурках.
Новым хозяином Дома на Маразлиевской стала Одесская Чрезвычайная комиссия –
Губчека, или, как назвали ее одесситы, Чрезвычайка. (5)
И началось, и пошло, и поехало...
Говорят, что одесская Чрезвычайка была самой зверской в стране. Каждый день на стенах домов, на столбах и на круглых афишных тумбах вывешивались приказы об обязательной регистрации бывших белых офицеров, бывших фабрикантов, бывших купцов, бывших домовладельцев. Каждый день по городу шли облавы, обыски, аресты. Каждый день специально созданные отряды отбирали у жителей «излишки» - теперь по новым большевистским законам каждый гражданин Страны Советов имел право на один костюм, одно платье, одну пару ботинок и три пары кальсон.
И каждую ночь в Доме на Маразлиевской, в том самом гараже для собственных –
первых в Одессе – авто, под шум работающего мотора грузовика «выводили в
расход» раздетых донага людей: 23 июля 1920 – 29 человек; 30 июля 1920 – 50
человек; 1 августа 1920 – 34 человека . . .(6).
И каждое утро на афишных тумбах появлялись списки расстрелянных прошедшей
ночью. И каждое утро возле афишных тумб дико вскрикивали и теряли сознание
матери, обнаружив в расстрельном списке имя единственного сына.
За неполные восемь месяцев, с февраля и до конца сентября 1920-го, в Одессе
было расстреляно 1418 человек.
Шли годы …
Тенистая Маразлиевская стала улицей, имени создателя теории научного
коммунизма Фридриха Энгельса, а парк имени Российского императора Александра
Второго - парком имени украинского поэта Тараса Шевчено.
Но слава Дома на Маразлиевской не оскудевала.
Время меняло лишь одну его зловещую аббревиатуру на другую, не менее
страшную: ОГЧК, ОГПУ и, наконец, НКВД. Да и хозяева время от времени
сменялись: тех, кто вчера расстреливал в гараже «бывших домовладельцев»,
расстреливали сегодня, как «врагов народа», чтобы самим быть расстрелянными
завтра, как …
И так до самого последнего часа. До 16 октября 1941-го, когда в Доме на
Маразлиевской прогремел взрыв.
Как это было на самом деле.
Румыны, да и немцы тоже с самого начала понимали, что взрыв Дома на
Маразлиевской в точно рассчитанное время, мог быть осуществлен только
профессионалами. Так об этом доложил в Бухарест командующий румынским
Оперативным Эшелоном SSI, так доложил в Берлин и командующий расположенной в
Николаеве немецкой Эйнзатцгруппе «D»:
ИЗ ОПЕРАТИВНОГО СИТУАЦИОННОГО РАПОРТА № 125
Руководителю РСХА
Берлин, 26 октября, 1941
48-я рукописная копия
ЭЙНЗАТЦГРУППЕ «D»
Расположение: Николаев
22 октября, в 18.10, взорвалось здание НКВД, в котором размещался
командующий 10-й Румынской дивизии и городская комендатура Одессы.
При взрыве были убиты: командующий и его штаб, капитан Рейхерт, капитан
Шмидт и другие германские офицеры, а также унтерштурмфюрер СС из VOMI.
Несомненно, что минирование здания было подготовлено давно. Способ, которым
было осуществлено минирование,
свидетельствует о ловушке.
Командующий дивизией, который также исполнял обязанности командующего
города, был неоднократно об этом предупрежден.
Если минирование имело цель создать панику, то эта цель была достигнута. До
24 октября не было возможности понять, есть ли в Одессе новый городской
командующий и где он находится.
В качестве контрмер румыны, видимо, готовятся убить всех евреев Одессы.
Около 10 тысяч уже убиты. (7)
Итак, все знали, что речь шла о ловушке, Но, как она была устроена,
дознаться не могли.
Советы, со своей стороны, не спешили «похвастаться» - взять на себя
ответственность за взрыв и объяснить его технологию - ни во время войны, ни
даже многие годы после ее окончания.
Одну из малоубедительных версий организации взрыва озвучил в 1949 году
Валентин Катаев в своем нашумевшем романе «За власть Советов». По этой
версии взрыв, якобы, произвели партизаны. (8)
И только спустя десять лет после смерти Сталина стали появляться в печати
публикации, связанные с взрывом Дома на Маразлиевской. Наиболее достоверными
были работы героя Советского Союза генерал-полковника Аркадия Хренова,
занимавшего в свое время пост начальника инженерных войск Южного фронта и
фактически лично руководившего подготовкой взрыва. (9)
Вот что рассказал генерал Хренов.
К концу сентября 1941-го Одесса уже около двух месяцев была в осаде, и со
дня на день могла потерять последнюю – морскую ниточку связи с Большой
землей. Да и войска, занятые в обороне Одессы теперь нужны были для обороны
Севастополя.
В Москве было принято решение: сдать Одессу врагу.
В ночь на 1 октября 1941 года командование Одесского оборонительного района
получило роковую директиву Ставки Верховного Главнокомандования:
« . . .храбро и честно выполнившим свою задачу бойцам и командирам Одесского
оборонительного района в кратчайший срок эвакуироваться из Одесского района
на Крымский полуостров. . .
Командующему ООР все вооружение и имущество заводов, которое не
представляется возможным эвакуировать, а также связь и радиостанции
обязательно уничтожить, выделив ответственных для этого лиц . . .».
Таким ответственным лицом стал генерал Хренов. Он должен был организовать
взрыв двадцати промышленных предприятий, восьми объектов порта, двух
аэродромов, нескольких хлебозаводов, электростанции и дамбы Хаджибеевского
лимана.
И еще – самое главное – Хренов отвечал за подготовку сверхсекретных -
диверсионных взрывов, которые следовало произвести после захвата города
врагом.
Одним из объектов, подлежащих диверсионному взрыву, был Дом на Маразлиевской. Подготовка к взрыву велась в большой тайне и продолжалась около двух недель. Взрыв должен был быть осуществлен с помощью «радиотелефугаса». Это новое по тем временам устройство состояло из двух частей: радиоприемника и радиопередатчика.
Приемник устанавливался на месте планируемого взрыва, обкладывался тоннами взрывчатки и подключался к детонатору, а передатчик, настроенный на ту же волну, что и приемник, располагался в отдалении. В нужный момент передатчик выходил на связь с приемником и посылал ему сигнал, получив который, приемник включал реле, замыкающее цепь детонатора, и … тонны взрывчатки делали свое дело.
Для установки радиоприемника в Доме на Маразлиевской был выбран заброшенный подвал, в котором с давних дореволюционных времен было свалено теперь никому не нужное барахло баронессы фон Гойнинген-Гюн: диваны, кресла, инкрустированные слоновой костью ломберные столики, бесценные картины одесских художников. Все это за двадцать лет покрылось толстым слоем пыли, затянулось сетью паутины.
Главное достоинство этого подвала заключалось в том, что прямо над ним, на первом этаже располагалась приемная одесского отделения НКВД, кабинет дежурного и радиоузел, а на втором и на третьем – кабинет начальника отделения и кабинеты следователей.
Для установки радиоприемника потребовалась большая и, прямо скажем, ювелирная работа. По углам подвала в стенах были сделаны ниши, а в полу выкопан глубокий котлован, куда саперы заложили не менее трех тонн тола. Кроме обычного детонатора, к приемнику подключили еще две стокилограммовые бомбы, накрыв их для надежности несколькими не извлекаемыми минами, так что, в случае попытки разминирования, Дом на Маразлиевской и без сигнала передатчика взлетел бы на воздух.
Особое внимание уделили маскировке – восстановлению «заброшенности» подвала:
землю из котлована вывезли, строительный мусор убрали и все, включая даже
пыль и паутину, возвратили на свои места.
И, наконец, последний штрих профессионалов – на самых видных местах в
столбах приемной установили несколько обычных мин, которые непременно должны
были обнаружить (и действительно обнаружили!) немецкие и румынские саперы.
Отлично сработано!
Но почему столько сил и времени было потрачено на подготовку взрыва Дома на Маразлиевской? Почему именно этот дом должен был стать объектом диверсионного акта? А вот почему.
Румыны очень болезненно относились к своим неудачам под Одессой, и, надеясь,
что город все-таки вот-вот будет взят, они неоднократно опережали события,
объявляя по радио, что Одесса пала: «Odessa a cazut!».
В первых числах октября 1941-го Бухарест снова похвастался «захватом
крепости Одесса». На этот раз в радиопередаче разыграли настоящий спектакль:
речь шла о населении, встречавшем, якобы, румынские войска с цветами, и даже
назывались улицы, по которым эти героические войска входили в поверженный
город. Передача навела командование Одессы на мысль, что, видимо, у
Антонеску существует план вступления его войск в город.
И действительно, дня через два после радиопередачи в плен был захвачен румынский офицер, имевший при себе инструктивное письмо с таким планом. В частности с немалой гордостью там указывалось, что штаб 10-й пехотной дивизии, которая, несомненно, сломит сопротивление Одессы и займет главный опорный пункт большевизма – здание НКВД.
Так что будущее расположение румынского штаба не составляло тайны, что и
послужило причиной «особого внимания» командования Одессы к Дому на
Маразлиевской. Но все усилия, затраченные на подготовку взрыва, были бы
напрасны, если бы в момент взрыва дом оказался пустым.
То есть, эффект от взрыва зависел от удачно выбранного момента, когда в
комендатуре, скажем, будет проходить какое-либо важное совещание с участием
высших румынских и немецких офицеров. Сообщение о таком готовящемся
совещании необходимо было получить заблаговременно – за несколько часов до
его начала.
Но как это возможно?Как раздобыть столь секретную информацию - точное место проведения
совещания, день, час и состав участников?
И все это в городе, который только неделю назад был занят врагом, в городе,
где правит бал террор, в городе, где каждый житель a priori считается
партизаном?Нет, нет, очевидно - такую информацию раздобыть невозможно.
И тем более невозможно успеть зашифровать ее и передать через линию фронта,
за тысячи километров на Большую землю.
Невозможно?
Да, нет, оказывается, возможно. Эту, казалось бы, невозможную миссию
выполнил командир подпольного разведывательно-диверсионного отряда НКВД
Владимир Молодцов.
Честь и слава
Старший лейтенант госбезопасности Владимир Молодцов возник в Одессе 19 июля
1941 года – примерно в то же самое время, когда в Киев появился Иван Кудря.
И точно так же, как Кудря, имевший подложный паспорт на имя Ивана
Кондратенко, в новеньком документе Молодцова стояла чужая фамилия и чужое
имя - Павел Бадаев. Под этим, чужим для него, именем он и войдет в Историю.
(10)
Все оставшееся до падения Одессы время Молодцов-Бадаев занимался подготовкой
к действиям в тылу врага. И когда 16 октября в 16.30 румынская армия вошла в
Одессу, под командованием Бадаева в оккупированном городе оставался два
подпольных отряда: разведывательно-диверсионный и боевой партизанский.
Разведывательно-диверсионный располагался в городе и был обеспечен надежными конспиративными квартирами и явками. Во главе этого отряда стоял проверенный и преданный коммунист, бывший чекист, Антон Федорович. А боевой-партизанский располагался под землей в одесских катакомбах. Во главе его стоял Афанасий Клименко – горный инженер, так же как Федорович, проверенный и преданный коммунист. И оба эти «проверенные и преданные» станут предателями, станут виновниками трагической гибели подпольщиков.
Нужно отдать должное Молодцову: он действовал в Одессе в невероятно трудных условиях до начала февраля 1942-го – и много неприятностей доставил оккупантам.
О действиях партизан в Одессе с некоторым даже удивлением вспоминает бывший начальник разведывательного управления германского генерального штаба сухопутных войск генерал Курт Типпельскирх:
«Оставляя осенью 1941 года Одессу, русские создали в городе надежное,
преисполненное величайшего фанатизма ядро.
Партизаны обосновались в катакомбах . . .
Это была настоящая подземная крепость с расположенными под землей штабами,
укрытиями, тыловыми учреждениями всех видов вплоть до собственной пекарни и
типографии, в которой печатались листовки . . .». (11)
Охотой за человеком, носящим по слухам фамилию Бадаев, занимались лучшие румынские силы – агенты Секретной службы информации SSI. Сам глава SSI Эужен Кристеску, немолодой уже человек, большую часть времени ошивался в Бухаресте, а в Одессе его представлял начальник одесского отделения - «Центр SSI-3-Одесса» - подполковник Леон Пержю.
Подполковник Пержю был родственником Кристеску – братом его жены. Известный
своей звериной жестокостью Кристеску, вместе с тем как-то особенно трепетно
относился к своим многочисленным родственникам и всех их старался
«трудоустроить». Так, брат его – лейтенант Георге Кристеску – был
заместителем начальника «Оперативного эшелона», а племянник – Георге Гуцэ –
офицером в том же эшелоне.
Но самая завидная миссия досталась подполковнику Пержю: он должен был
поймать неуловимого Бадаева.
Однако Пержю, жизнелюбивый розовощекий толстяк, был не в состоянии
справиться с такой задачей. Понимая это, Кристеску направил ему в помощь
специальную оперативную группу SSI во главе с майором Ионом Курерару.
Майор Курерару, он же выходец из Бессарабии Иван Кунин, прекрасно владевший
русским языком, был опытным контрразведчиком, много лет занимавшим пост
начальника следственного отдела Сигуранцы. Лихо взявшись за дело, он
достаточно скоро завербовал себе в помощники . . . обоих «проверенных и
преданных коммунистов» – командиров наземного и подземного отрядов –
Федоровича и Клименко. Федорович продался первым. Он выманил Молодцова из
катакомб в город и сдал его румынам вместе со всеми подпольщиками наземного
отряда. А Клименко, после ареста Молодцова, выдал оккупантам всех партизан,
находившихся в катакомбах.
Гордости румын не было предела.
ИЗ ОПЕРАТИВНОГО ДОНЕСЕНИЯ SSI
Февраль 1942
. . . Располагая широкой, умело созданной сетью, Бадаев мог передавать в
Москву точную информацию, касающуюся самых различных сторон этого большого
города . . .
Ущерб, нанесенный нам организацией Бадаева, не поддается учету . . .
Начальник группы «ВУЛТУЛУЛ» майор Курерару
Подпольщиков судили в мае.
Май – самый светлый, самый радостный месяц в Одессе.
Весна. Едва распустившиеся нежно-зеленые листья деревьев еще не скрывают
лучей ласкового солнца и их веселые блики играют в свежее вымытых оконных
стеклах. А потом, как будто бы неожиданно вспыхивают розоватые свечи
каштанов.
«Не птицы ли это?» - спрашивает себя, удивляется Юрий Олеша.
А потом зацветает акация, и весь город наполняется сладким, обещающим
счастье, ароматом.
Подпольщиков судили в мае.
Суд был коротким – не более получаса.
И приговор. Смертная казнь …
Тяжело, наверное, уходить, «когда над землею бушует весна» . . .
В «Одесской газете» на третьей странице в хронике под заголовком «Суд» было
помещено краткое сообщение:
«При отступлении советских войск из Одессы частями НКВД была оставлена
группа партизан- коммунистов со специальным заданием террористической
подрывной деятельности и шпионской работы. Эта группа скрывалась в одесских
катакомбах. Но была обнаружена и предана Военно-полевому суду.
Военно-полевой суд, рассмотрев дело участников группы . . . приговорил
виновных к расстрелу . . .».
И фамилии. Восемнадцать фамилий.
Первая – Бадаев.
Не Молодцов, а Бадаев. А это значит, что даже имени своего этот человек под
пытками не назвал.
Его расстреляли 3 июля 1942 года на старом еврейском кладбище. Там же и закопали. А пока …
Донесения Молодцова поступают в Москву с удивительной регулярностью. Каждый
день, как правило, в половине одиннадцатого вечера. И также регулярно
приходят из Москвы приказы, указания, распоряжения. Все эти важнейшие
документы и сегодня хранятся в Центральном архиве ФСБ в папке секретного
литерного дела «Операция Форт».
Последние донесения перед сдачей Одессы помечены 13 и 14 октября 1941: «Подземный отряд располагается в катакомбах в район 12-й шахты в 6-и километрах от главного входа. Доставку оружия и продовольствия закончили . . .». А дальше пошли уже сообщения из катакомб:
«19 октября 1941.
Сегодня наша связная первый раз выходила в город.
Оккупанты терроризируют Одессу. На улицах трупы повешенных. Идут облавы.
Аресты евреев . . .».
Речь идет о связной Тамаре Межигурской, которая в этот день с риском для
жизни выбралась из катакомб и пробралась в город на Малую Арнаутскую 55, где
в примусной мастерской старика Царева была партизанская явка.
И тут, наверное, нужно сказать несколько слов об одесских катакомбах. Тем
более что один из авторов этой книги, Валентина Тырмос, из личного опыта
знает, что представляют собой катакомбы. Это может показаться невероятным,
но ее, семилетнего ребенка, вместе с матерью Натальей 28 марта 1944-го
спустили в шахту деда Зазули на Кривой Балке, где на глубине 35 метров под
землей располагался партизанский отряд Тимофеева, одной из групп которого
руководил агроном Михаил Барданов. (12)
СПРАВКА
Я, командир партизанской группы отряда Тимофеева, Барданов Михаил Иудович,
подтверждаю, что гр-ка Тырмос Наталия Иосифовна действительно находилась в
шахте-катакомбе села Кривая Балка (шахта Зазули) в период оккупации, была
связана с партизанской группой и проводила по заданию группы среди
гражданского населения разъяснительную массово-политическую работу,
направленную против оккупантов …
Командир партизанской группы Барданов
12 апреля 1948
Удостоверение Украинского штаба партизанского движения №23243 от 19/VII 46.
(13)
Катакомбы
Знаменитые одесские катакомбы . . .
Катакомбы Усатова, Нерубайского, Куяльника, Кривой Балки.
Сколько написано о них, сколько легенд ходит о них по свету.
Одесские катакомбы уникальны, не похожи ни на одни катакомбы мира. Обычно это подземные лабиринты, которые создавали древние - язычники, иудеи и христиане - для погребения своих умерших. Наиболее известны погребальные галереи под церковью Святого Себастьяна в Риме и подземные кладбища Неаполя, Парижа, Киева, Александрии.
Но одесские катакомбы не имеют ничего общего со смертью - они связаны с Черным морем и Белым городом, словно в сказке вынырнувшим из его волн.
В давние времена, воды Черного моря занимали значительно большую площадь,
чем в наши дни. Место, на котором сегодня стоит Одесса, было морским дном,
покрытым толстыми слоями раковин погибших моллюсков.
Из этих отложений, спрессованных тысячелетиями, образовался камень – «ракушняк»
– удивительный светло-желтый, как будто пропитанный солнцем. Именно этот
созданный морем камень использовали первые поселенцы Одессы для постройки
своего города.
Одесса строилась, и одновременно, прямо под новостройками, из-под земли
извлекали камень. Постепенно с годами отдельные каменоломни, соединившись
между собой, образовали огромный лабиринт. Карты этого многокилометрового и
многоярусного лабиринта не существует, компас на тридцатиметровой глубине
его бесполезен, и, не зная значения стрелок, крестиков, цифр, которыми
испещрены его каменные стены, человек не сможет найти выход на поверхность,
и будет обречен на смерть.
Это и есть знаменитые одесские катакомбы, ставшие символом Одессы, таким же,
как Бульварная лестница, как памятник Дюку де Ришелье, как Оперный театр,
Молдаванка, Дерибасовская… Из греческого: katw – внизу, komboc – сплетение.
Одесские катакомбы всегда пользовались дурной славой.
В веселые денечки «порто-франко» катакомбы использовали контрабандисты. В
революцию здесь базировались подпольщики.
И во все времена в катакомбах гнездились бездомные, скрывались воры,
грабители, убийцы. И во все времена в катакомбах совершали свои первые
подвиги бесстрашные одесские пацаны.
А в 1941-м катакомбы должны были скрыть партизан, оставленных в Одессе для
борьбы с оккупантами.
Много страниц посвятил катакомбам Валентин Катаев, родившийся в Одессе на Базарной улице, и в детстве, выезжая с отцом на дачу, часто лазивший с пацанами в Усатовские катакомбы.
Катаев: «Катакомбы тянутся под землей на несколько сот километров. Они имеют тысячи разветвлений, петель, закоулков, тупиков. Множество выходов, шахт, колодцев соединяют лабиринты катакомб с поверхностью. В катакомбах во время оккупации находилось множество вооруженных партизанских отрядов, подпольных комитетов партии, диверсионных групп и просто одиночек . . .».
Собирая материал для своего патриотического романа «За власть Советов!», Катаев много ездил по городу и по его окрестностям, встречался с людьми, пережившими оккупацию, спускался в катакомбы, беседовал с оставшимися в живых партизанами. Чудовищными были их рассказы. Но люди остаются людьми, и было в этих рассказах, на удивление, много смешного.
Так, партизаны рассказали писателю о матери одного уважаемого командира – тетке Аксинье, которая ни за что не хотела спускаться в катакомбы без своей любимой козы. И о самой козе, каковая, прибыв под землю в специальном мешке, «на нервной почве» отказалась давать молоко. А еще они рассказали Катаеву о совсем невероятном как будто бы казусе: о семилетнем ребенке – «девочке Вале», неведомо как попавшей в шахту деда Зазули на Кривой балке, где базировалась партизанская группа агронома Барданова.
Катаеву очень хотелось вставить «девочку Валю» в свой будущий роман. Мешало ему лишь то, что Валя была еврейкой, и это заставило бы его поднять в романе «скользкую» тему трагической гибели одесских евреев в «Городе Антонеску». Умолчать о еврействе Вали тоже было нельзя: ведь если бы семилетнему ребенку не грозила смерть, никто бы не стал спускать его под землю на глубину в 35 метров.
Катаев все же нашел выход из положения. Он вставил «девочку Валю» в роман,
но сделал ее несколько старше – подростком, «случайно» попавшим в катакомбы.
И это дало писателю возможность добавить в партизанский роман еще и щепотку
романтики, «заменив» запретную любовь Молодцова и связной Тамары Шестаковой
придуманной им невинной первой любовью «девочки Вали» к молодому партизану.
Обе эти любови – и реальная, и придуманная – закончились трагически:
партизан расстреляли. Только в романе Шестакову расстреляли одновременно с
Молодцовым, а в действительности на полгода позже него – в начале января
1943-го, дав ей возможность родить дочку - плод запретной любви.
Еврейским женщинам не была предоставлена и такая «милость».
На фотографии расстрела евреев Ровно, справа, можно различить бегущую
женщину – она беременна, и ее ребенку уже не суждено появиться на свет.
Одесские катакомбы казались надежным убежищем для партизан – крепостью,
которую невозможно взять ни приступом, ни осадой.
На самом же деле именно катакомбы, сами катакомбы, стали страшным врагом
схоронившихся там людей.
Катакомбы могли служить удобным способом переправки контрабандных товаров. Могли служить местом хранения краденного, могли быть даже заколдованным замком, где играли в казаки-разбойники одесские пацаны, (не решавшиеся, впрочем, углубляться в их таинственную темень более чем на двадцать детских шагов). Но катакомбы не могли служить местом убежища людям – ведь даже кратковременное пребывание под землей труднопереносимо.
Окруженные врагами люди, лишенные возможности выбраться на поверхность даже
на короткое время, становились узниками Каменного Чудовища. Тот самый
удивительный, как будто пропитанный солнцем, камень высасывал из них жизнь.
Мелкая влажная каменная крошка покрывала тело, проникала в глаза, в уши,
заполняла легкие. Затхлый воздух лишал возможности дышать. Густая тьма,
которую не могло разогнать жалкое мерцание коптилок, убивала зрение. А
тишина – страшная, глухая, поглощающая любой звук, тишина, убивала слух.
И все это, вместе взятое, создавало ощущение могилы.
И все это, вместе взятое, усиленное отсутствием пищи и воды и усугубленное
страхом, в лучшем случае вело к медленной смерти, а в худшем…
А в худшем - сводило с ума, лишало человеческого облика, вело к
предательству, братоубийству, каннибализму.
Страшно сказать, но весь этот крестный путь был уготован многим советским
партизанам в катакомбах оккупированной Одессы.
А пока… Почти каждую ночь где-то в открытой степи из-под земли поднимается
тоненькая, почти незаметная антенна, и летят в эфир бесконечные точки и
тире.
26 октября 1941
Кир [позывные Молодцова, Авт.] сообщает: оба задания выполнены. Дамба близ
Хаджибеевского лимана взорвана своевременно. Среди исполнителей потерь нет.
Низменная часть города затоплена, это затруднило вступление войск
противника…
Здание управления НКВД по улице Энгельса [Маразлиевской, Авт.] взорвано в
ночь на 23 октября…
Взрыв произошел во время совещания румынских и германских офицеров. Правое
крыло разрушено полностью, развалено с первого до последнего этажа…».
На донесении запись: «Поздравить с первым успехом. Объявить благодарность
участникам. Григорий».
Второй и первый
Молодцов, конечно, не зря получил благодарность, да еще от самого Григория (он же Лаврентий Берия) – ведь партизаны были одним из главных звеньев этой успешной операции. Подпольщики из наземного отряда Молодцова не только сумели разведать день и час проведения совещания в Доме на Маразлиевской, но и передали эту информацию в катакомбы.
В тот же день, на рассвете, генералу Хренову в Севастополь пришла шифровка:
«Концерт на Маразлиевской начнется 22-го, в 17.30 . . .».
К 5 часам вечера на одной из военных радиостанций Севастополя все уже было
готово для дачи сигнала на взрыв.
По приказу Хренова молоденький радист нажал на кнопку передатчика, и в эфир пошел короткий сигнал. Тот самый, которого ожидал приемник, спрятанный в захламленном подвале Дома на Маразлиевской.
Оглушительный взрыв потряс город.
От Дома на Маразлиевской остался только черный скелет.
Дом на Маразлиевской был мертв. И смерть его была такой же чудовищной, как и
его жизнь.
Генерал Хренов, конечно, очень гордился взрывом Дома на Маразлиевской, но вместе с тем (из скромности, наверное!) вынужден был признать, что такой удачный, с его точки зрения, взрыв, был не первым, осуществленным советскими войсками.
Ну, конечно же, этот взрыв был не первым.
Первым был взрыв Крещатика в Киеве.
Почти месяц назад. По тому же сценарию.
Точно так же – сначала прогремел взрыв, а потом…
А потом было шествие смерти, и Бабий Яр, и 33 тысячи уничтоженных евреев за один только день.
Когда 19 сентября 1941-го немцы вошли в Киев, они по заранее намеченному плану, стали занимать пустующие здания Крещатика, где были, в основном, магазины, учреждения и квартиры, брошенные эвакуированной в тыл элитой столицы Украины.
О том, что случилось дальше, рассказал очевидец этих событий - 15-летний мальчишка Толька – писатель Анатолий Кузнецов (14):
« Крещатик был пуст.
Комендатура облюбовала себе дом на углу Крещатика и улицы Прорезной, где на
первом этаже был известный магазин «Детский Мир», немецкий штаб занял
огромную гостиницу «Континенталь»,
Дом врача превратился в Дом немецких офицеров…
Все это происходило так весело, чуть ли не празднично, и солнышко светило,
подогревая хорошее настроение…
И тут раздался первый взрыв.
Это было 24 сентября в четвертом часу дня…
Взрыв был такой силы, что вылетели стекла не только на самом Крещатике, но и
на параллельных ему улицах.
Толпы побежали – кто прочь от взрыва, кто, наоборот, к месту взрыва,
смотреть. В этот момент в развалинах комендатуры грянул второй, такой же
силы, взрыв…
Третий взрыв поднял на воздух кинотеатр, заполненный немецкими офицерами и
солдатами.
Поднялась невероятная паника. Взрывы раздавались через неравные промежутки в
самых неожиданных и разных частях Крещатика…
Раскаленные развалины… дымились долго, даже в декабре я своими глазами видел
упрямо выбивающиеся из-под кирпича струи дыма …».
Сегодня уже можно с уверенностью сказать, что взрыв Крещатика исполнил Кудря. Тот самый старший лейтенант госбезопасности Иван Кудря, по кличке
«Максим», который был оставлен в Киеве для подпольной
разведывательно-диверсионной работы.
Так же, как и в Одессе в Доме на Маразлиевской, взрывы Крещатика были
осуществлены с помощью установленных в нужных местах радиоуправляемых
устройств, только сигнал на взрыв был подан с более близкого расстояния – из
конспиративной квартиры «Максима».
И также как после взрыва на Маразлиевской, Москва не призналась во взрыве
Крещатика, а даже обвинила во всем немцев. Но весь мир, конечно, знал, кто
на самом деле стоит за этим взрывом.
Но вот, зачем это было сделано …
1
Да, зачем это все-таки было сделано, спрашивает себя и нас честный человек и
правдивый писатель Анатолий Кузнецов.
И сам же отвечает:
«Госбезопасность СССР провоцировала немцев на беспощадность…
И немцы на это клюнули.
Свой ответ на Крещатик они обнародовали спустя пять дней, а именно – 29
сентября 1941 года …».
Ответ был жестоким.
Самый святой для евреев день – Иом Кипур, 29 сентября 1941 года, стал для
евреев Киева настоящим Судным днем.
Сталин знал о Бабьем Яре еще в начале октября 1941-го, еще до того, как
Одесса была сдана врагу.
Знал… И не мог не знать о том, что организованный Кудрей успешный взрыв
Крещатика дал людоедам повод для массового убийства евреев в Бабьем Яре.
Знал до вызывающих ужас подробностей. Помните в ноте Молотова: «…включая
женщин и детей … вниз лицом … из автоматов … слегка присыпали землей …».
Знал… И, не смотря на это, не сделал ничего для своевременной эвакуации
еврейских детей Одессы.
Знал… И, не смотря на это, после захвата города дал приказ о взрыве
румынской комендатуры - без личного приказа Хозяина это не могло бы
произойти.
Глазами Сталина
Это может показаться невероятным, но Сталин не только знал о том, что
произошло в Киеве, но имел возможность посмотреть на это варварство, что
называется, «своими глазами».
Глазами Сталина в Киеве был Герхард Кегель.
Кто этот человек? Как он попал в оккупированный гитлеровцами Киев и почему его можно назвать
«глазами Сталина»?
1935 год. Предвоенная Польша.
Последние веселые денечки Варшавы. Гостеприимный дом германского посла –
противника Гитлера – графа Гельмута фон Мольтке, где по вечерам на ужины и
танцульки собиралась (вы не поверите!) целая шайка сталинских шпионов. (16)
В основном, это были завербованные советской разведкой молодые немецкие коммунисты – журналисты и дипломаты – восторженные идеалисты, свято верившие в коммунизм – светлое будущее всего человечества - и в вождя мирового пролетариата товарища Сталина, твердой рукой ведущего человечество в это самое светлое будущее. Свято верящие, что и они, сталинские шпионы, приближают это светлое будущее. И, по правде сказать, вся эта их шпионская кутерьма, не очень опасная по тем временам, казалась им такой волнующей душу игрой, как и модные в их среде адюльтеры.
Одним из этих сталинских шпионов был 28-летний сотрудник германского
посольства, член коммунистической партии Германии (с 1931 года) и член
нацистской партии НСДАП (с 1934 года) Герхард Кегель, по кличке «Курт» или «ХВЦ».
Главой всей этой шайки был резидент советской военной разведки немецкий
коммунист Рудольф Герштадт, а затем, после бегства Рудольфа в Москву, его
гражданская жена – 30-летняя корреспондентка газеты «Берлинер Тагеблатт» –
Ильзе Штебе по кличке «Альта».
Денежного вознаграждения за свою работу никто из этих шпионов, видимо, не получал. Кроме одного – высокопоставленного германского дипломата барона Рудольфа фон Шелиа, по кличке «Ариец», которому деньги просто до смерти были нужны для уплаты карточных долгов, игры на скачках и содержания молоденьких актрис. Эти деньги, собственно, и сгубили фон Шелиа: расписка в их получении (огромной по тем временам суммы в 6.5 тысяч долларов) осенью 1942-го попала в руки гестапо. Незадачливый барон был арестован, подвергнут пыткам и казнен в Берлинской тюрьме Плетцензее.
Ильзе Штебе тоже была арестована и тоже подвергалась пыткам, но стойкая
сероглазая красавица-женщина выдержала все пытки и пошла на казнь с гордо
поднятой головой. Этим она спасла жизнь Герхарду Кегелю.
Но все это будет потом …
А пока – 21 августа 1939-го, перед самым нападением Германии на Польшу, германское посольство в Варшаве было расформировано, и вся компания во главе с фон Мольтке вернулась в Берлин. И тут, как-то сразу, вся их веселая шпионская игра стала игрой со смертью.
Поняли это подпольщики или нет, но, во всяком случае, никто из них не вышел из игры, и, продолжая работу в Имперском министерстве иностранных дел, они продолжали сотрудничать с советской разведкой, поддерживая через Ильзе Штебе постоянную связь с Москвой. Всех их когда-нибудь назовут Берлинской ветвью «Красной Капеллы».
По заданию Москвы Герхард Кегель организует себе невероятную командировку:
советский шпион получает назначение на пост советника торгово-политического
отдела германского посольства в Москве.
Об этом назначении «Альта» сообщает в Центр:
«Курт получил, наконец, приказ, который подтверждает его немедленный отъезд
из Берлина в Москву. Там он будет звонить между 14.00 и 14.30 по телефону,
номер которого получил…
К тому, кто снимет телефонную трубку, он обратится по-немецки со словами:
«Это герр Шмидт»».
После прибытия Кегеля в Москву, германское посольство, которое по логике вещей должно было бы быть германским шпионским центром в Москве, на деле оказалось советским шпионским центром – надежным источником информации для советской разведки. Один из самых высокопоставленных сотрудников посольства просто-напросто был советским шпионом.
Это он, высокопоставленный сотрудник германского посольства, Герхард Кегель, 21 июня 1941 года, когда до нападения Германии оставались считанные часы, пренебрегая всеми правилами конспирации, вышел на встречу со своим куратором Петровым. Встреча была короткой. Кегель только сказал Петрову по-русски: « Нападение завтра, в 3-4 утра . . .».(17)
С началом войны Герхард Кегель вместе со всеми сотрудниками германского посольства покинет Москву, успев перед этим получить от куратора новые коды для связи с «Альтой».
Герхард Кегель был, конечно, неординарным человеком.
По-детски ясные его голубые глаза и застенчивая улыбка скрывали острый
аналитический ум и высочайший профессионализм. И именно этот неординарный
человек и профессиональный шпион станет «глазами Сталина» в Киеве.
В сентябре 1941-го Кегель снова, как в 1940-м, по заданию Москвы устраивает себе командировку на Восток. На сей раз не в Москву, а в уже захваченный немцами Киев. Официальная, и достаточно сомнительная цель: выявить среди местной украинской интеллигенции лиц, готовых рассказать по германскому радио о своей полной ужаса жизни под властью большевиков.
Итак, на выделенной Абвером легковушке с шофером и помощником Герхард Кегель выехал на Восток. По дороге в столицу Украины он пересек почти пол оккупированной гитлеровцами Европы. Побывал в залитых кровью Кракове и Львове. Слышал вызывающие ужас жалобы убийц: «Когда изо дня в день приходится расстреливать так много людей, в том числе женщин и детей, - это действует на нервы – даже если речь идет о расово неполноценных элементах . . .».
В Киев Кегель прибыл 3 сентября 1941 года. Человек, с которым он должен был встретиться – давнишний еще довоенный его знакомый – бывший профессор востоковедения, а теперь майор германской разведки по фамилии Кох – был в эти дни в отъезде. Кегель прождал его три дня и использовал это время для поездок по городу и по его окрестностям. Многое видел. А остальное поведал ему по возвращении в Киев Кох: «Слышали ли вы, господин Кегель, как здесь, в Киеве, был решен еврейский вопрос? Это произошло несколько дней спустя после того, как взлетел на воздух занятый нашими военными отель на великолепной главной улице Киева, где были размещены наши центральные учреждения . . . Через несколько дней после этого взрыва повсюду на улицах города появилось объявление с приказом всем жителям еврейского происхождения явиться в установленный день к определенному месту в восемь часов утра . . .».
А дальше шел леденящий душу рассказ о Бабьем Яре.
Думается, что этот рассказ не был для Кегеля неожиданным.
Думается, что находясь в Киеве в те страшные дни, когда в Бабьем Яре еще шли
расстрелы, он, несомненно, видел весь этот ужас своими глазами.
Ведь именно с этой целью – «увидеть» - он прибыл в Киев.
Тем более что в его распоряжении был автомобиль и одет он был в роскошную
серую форму Имперского министерства иностранных дел, при виде которой все
встречающиеся на его пути немецкие офицеры брали под козырек и пропускали
его, не спрашивая документов.
Так что Кегель «видел», а после встречи с Кохом и «слышал».
Его миссия в Киеве фактически была выполнена. Правда, только та ее часть,
которая касалась задания Москвы. Что касается задания Берлина, то оно его,
видимо, мало интересовало.
Пришло время возвращаться.
Пишет Кегель:
«Возвратившись в Берлин, я, прежде всего, условился с Ильзой Штебе о
встрече.
Была средина октября 1941 года . . .».
Доклад Кегеля о Бабьем Яре был передан в Москву в средине октября 1941 года
- до взрыва румынской комендатуры в Одессе оставалась еще целая неделя.
Ордонанс № 561: «ПОВЕСИТЬ!»
Но вернемся в трижды проклятый «Город Антонеску».
Рапорт генерала Трестиореану о взрыве Дома на Маразлиевской поступил в
Бухарест в тот же день - 22 октября 1941 года, около 23 часов вечера.
Теперь о взрыве следовало доложить Антонеску.
Но кто мог решиться на этот «подвиг»?
Такой доклад мог очень плохо кончиться для докладчика.
Недаром Антонеску считал «свое» государство наследником Римской империи,
где, как известно гонцу, принесшему дурные вести, отрубали голову.
На доклад к Антонеску отправились двое: генерал Иосиф Якобич и генерал Эужен Кристеску. Нет, головы им не отрубили. Но выслушать поток площадной брани пришлось. Антонеску был в ярости. Обложив всех матом, он тут же решительно заявил, что взрыв комендатуры учинили евреи.
Один за другим летят в Одессу приказы Красной Собаки. Ордонансы № 561, №562, № 563! Все они касаются евреев и все они чудовищны.
Но самым чудовищным, самым невероятным был, конечно, первый приказ – Ордонанс № 561:
« . . . повесить на площадях Одессы 18 тысяч евреев . . .».
Вдумайтесь только: не расстрелять, не сжечь живыми, не утопить, в конце
концов, вместе с какой-нибудь баржей, как делали это большевики в революцию,
а повесить.
По-ве-сить!
Каждого в отдельности.
Каждому из 18 тысяч накинуть на шею петлю.
Каждому глянуть в глаза.
Вздернуть. Услышать треск ломающихся шейных позвонков.
И снова глянуть в эти, теперь уже остекленевшие глаза.
И навсегда запомнить этого живого еще минуту назад человека, эту живую еще
минуту назад женщину, ставшую по твоей воле мерзким трупом с вывороченным
лиловым языком.
И так не десять, не сто, не тысячу даже - 18 тысяч раз!
Где, когда, за всю человеческую историю было совершено такое невероятное
злодейство? Массовое повешение?
Как такое, вообще, возможно было совершить?
Великий инквизитор Томазо Торквемада, подвергший аутодафе 8800 человек за 15
лет (с 1483 по 1498 год), кажется просто жалким дилетантом по сравнению с
Антонеску!
Ордонанс № 561 (302/ 826), содержащий, как мы уже видели, не только число
подлежащих уничтожению евреев (18 тысяч!), но и способ их уничтожения
(повесить!), нельзя было, конечно, передать по телефону, нельзя было
доверить телеграфу, а посему привез его в Одессу лично особо доверенный
человек - полковник Ион Стэнкулеску.
Полковник Стэнкулеску – заместитель начальника штаба 4-й румынской армии – прибыл в город в 3 часа ночи и передал приказ в собственные руки генералу Трестиореану. Тот ознакомился с приказом, понял его чудовищную сущность и, как и было предписано в самом приказе … от греха подальше! … тут же его уничтожил.
Оригинал этого приказа не сохранился.
Ну, так как же все-таки мы с вами узнали об этом преступлении?
А просто!
Туповатый полковник Стэнкулеску в своем служебном рвении тем же утром, 23
октября 1941 года, уже в 7 часов 45 минут, направил начальнику штаба 4-й
румынской армии генералу Николае Тэтэряну телеграмму, в которой
просто-напросто пересказал содержание Ордонанса № 561. Того самого
ордонанса, которого в целях сохранения секретности, он - «особо доверенный
человек» - должен был лично доставить в Одессу и передать в собственные руки
генералу Трестиореану, а тот, соответственно, обязан был эту улику
уничтожить.
Трестиореану улику уничтожил.
А Стэнкулеску «позаботился» о ее сохранении.
Вот уж истинно: заставь дурака Богу молиться …
ИЗ ТЕЛЕГРАММЫ ПОЛКОВНИКА СТЭНКУЛЕСКУ
23 октября 1941, 7 часов 45 минут утра
(1) Ровно в 3 часа ночи явился в военный штаб города и передал генералу
Трестиореану приказ № 302/826.
(2) Генерал Трестиореану собрал командиров полков 10-й дивизии и
проинструктировал их касательно немедленных карательных акций. Среди них
уничтожение 18 тысяч евреев в гетто [ Так называли румыны тюрьму на
Люстдорфской дороге, которую они превратили во временное гетто для евреев.
Авторы.] и уничтожение, по крайней мере по 100 евреев путем повешенья на
площадях в каждом районе . . . (18)
Далее в телеграмме шла речь о ходе работ по извлечению из-под развалин
комендатуры убитых и раненых и сообщение о прибытии в Одессу высокого
начальства – самого командующего 2-го армейского корпуса 4-й румынской армии
генерала-майора Николае Мачича.
Генерал Мачич - еще одно действующее лицо трагедии евреев Одессы – 55-летний потомственный румынский аристократ с моноклем в правом глазу, кавалер ордена Михай Витязу, получив сообщение о взрыве, тут же выехал из Тирасполя в Одессу.
Проведя остаток ночи в пути, генерал прибыл в город в 6.10 утра и сразу же
по прибытии собрал экстренное совещание всех оставшихся в живых после взрыва
штабных офицеров 10-й пехотной дивизии.
Прежде всего, он назначил военным комендантом города генерала Николае
Генерару (вместо временно принявшего на себя обязанности генерала
Трестиореану), а затем приступил к выполнению Ордонанса № 561 – организации
акции массового повешения.
Непосредственным исполнителем акции стал генерал Трестиореану, продолжавший
нести ответственность за ее выполнение, хотя формально он передал свои
обязанности вновь назначенному командующему. Трестиореану привлек к «работе»
военного претора Одессы – подполковника Михаила Никулеску-Кока. И именно
этот преступник, на совести которого была мучительная смерть евреев Ясс,
стал палачом евреев Одессы.
Для выполнения акции Никулеску-Коке в срочном порядке были предоставлены
технические средства и необходимые «людские ресурсы»: солдаты двух
батальонов 10-й пехотной дивизии - пехотного под командованием капитана
Юджина Бельчиану и пулеметного под командованием подполковника Николае
Деляну.
Задача, наверное, была не легкой – найти в огромном разрушенном городе 18
тысяч евреев и повесить их!
«Город Антонеску» - город повешенных
Жители «Города Антонеску» еще спали, когда под их окнами застучали топоры –
убийцы начали строить виселицы.
В скверах, на площадях, на перекрестках улиц.
Десятки, сотни виселиц.
На привокзальной площади, на Куликовом поле, на Новом базаре, на Привозе, на
Французском бульваре, в парке Шевченко, на Александровском проспекте,
который, по иронии судьбы, в советское время стал называться проспектом
имени товарища Сталина.
Работа шла споро.
Солдаты пехотного батальона не теряли времени даром. Им с готовностью
помогали подчиненные военному претору жандармы.
Но, вот незадача, виселиц катастрофически не хватало.
И тогда … убийцы начали вешать на чем попало – на деревьях белой акации,
саженцы которой выписал когда-то из Европы сам Дюк де Ришелье, на деревьях
каштанов, воспетых многими поэтами, на витых чугунных оградах балконов,
спорящих по красоте с балконами испанской Барселоны. Начали вешать даже на
ярко раскрашенных круглых детских каруселях и трупы повешенных выглядели
особенно зловеще в окружении веселых деревянных лошадок и слоников.
Одним из этих повешенных был профессор Григорий Фудим.
Свидетельствует очевидец Александр Сапин:
« . . . То что я увидел там, до сих пор остается в моей памяти страшным
кошмаром: повсюду валялись трупы убитых евреев, а на столбах – повешенные. В
ужасе я побежал по городу. И на других улицах картина была та же: сотни
трупов повсюду . . . на каждом дереве висело по 1-2 человека . . .
В одном из них я узнал своего товарища по школе Абрашу Каминского, в другом
– Фудима, известного в Одессе преподавателя физики Индустриального института
. . .». (19)
Тысячи, тысячи повешенных.
Страшное, вызывающее ужас зрелище.
У ног повешенных валяются тела замученных, заколотых, пристрелянных. Залитые
кровью раненные ползут куда-то по камням тротуаров и мостовых. На этих
полутрупов никто уже не обращает внимания.
ИЗ ЗАЯВЛЕНИЯ Б. Л. ШУЛЬМАНА
ЧЛЕНУ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ
АКАДКМИКУ И.П. ТРАЙНИНУ
Одесса, 20 мая 1944 года
« . . . На всех улицах и площадях города были развешены тысячи людей.
Вокзальная площадь и весь путь от вокзала до тюрьмы был густо увешан трупами
евреев. А на земле валялись трупы расстрелянных, порубленных и заколотых
штыками . . .».
ИЗ СВИДЕТЕЛЬСТВА ТЕХНИЧЕСКОГО РЕДАКТОРА
ОДЕССКОГО КНИЖНОГО ИЗДАТЕЛЬСТВА
В. Я. РАБИНОВИЧА
« 23 и 24 октября, куда ни кинешь глазом, кругом виселицы.
Их тысячи. У ног повешенных людей лежат замученные, растерзанные и
расстрелянные.
Наш город представляет собой страшное зрелище: город повешенных . . .». (20)
С 7 часов утра и до 12 часов дня, за пять часов, в Одессе было повешено и
убито около 5 тысяч человек.
Красавица Одесса стала городом повешенных.
Впрочем, в нашем городе, в нашей Одессе, «такое» не могло бы произойти.
Это варварство достойно только «Города Антонеску».
Вот и сбылась мечта бесноватого Адольфа Гитлера. Еще в 1922-м он обещал человечеству, что, придя к власти, прикажет «поставить на площади Мариенплац в Мюнхене столько виселиц, сколько поместится… и вешать евреев, одного за другим, и висеть они будут столько, сколько позволят элементарные нормы гигиены. И, как только снимут одних, сразу же будут повешены следующие, пока в Мюнхене не останется ни одного еврея …».
Теперь виселицы стоят на площадях Одессы.
Теперь евреев, одного за другим, варвары вешают в Одессе.
Вот они - эти повешенные евреи - на фотографии.
Немецкий фельдфебель сделал этот снимок - «на память» и, помещая его в свой
альбом, подписал, чтобы не было уже никаких сомнений: «JUDEN».
Этот немец, убитый впоследствии под Сталинградом, был, как видно, заядлым
фотографом – в Париже он снимал Эйфелеву башню, в Дрездене мосты и церкви, а
в Одессе повешенных.
Достопримечательностью Одессы стали повешенные евреи.
ИЗ ДНЕВНИКА АДРИАНА ОРЖЕХОВСКОГО
«23 октября, 12 часов дня
В данный момент наша улица оцеплена рум. с. [румынскими солдатами], делают
обыски и выводят евреев.
На Куликовом поле уже несколько человек висят . . .
Оказывается, что вчерашний взрыв, от которого наш дом вздрогнул, был взорван
дом ГПУ . . .» (21)
Когда закончилась, наконец, эта война, в 1945-м в Бухаресте, в течение 9
дней – с 14 по 22 мая – в так называемом Народном суде шел процесс румынских
военных преступников.
Речь шла об Одессе.
И странно, что этот процесс проходил в Бухаресте, а не в Одессе.
На скамье подсудимых было 37 человек и среди них знакомые нам генералы Мачич
и Трестиореану.
ИЗ СООБЩЕНИЯ ТАСС
Суд над военными преступниками Румынии
Бухарест, 16 мая 1945
Газета «Известия», 18 мая 1945
14 мая на утреннем заседании суда по делу румынских военных преступников
начался допрос подсудимых. Перед этим подсудимый Мачич заявил суду, что
после ознакомления с его делом три адвоката отказались защищать его …
Мачич заявил, что прибыл 23 октября 1941 г. в Одессу из Тирасполя с
оперативным заданием, однако сущность этого задания пытался завуалировать.
Он показал, что видел на улицах Одессы трупы расстрелянных и повешенных
советских людей, но что он, якобы, не повинен в этих преступлениях.
На вопрос председателя, почему Мачич, будучи старшим по чину офицером в
Одессе, не прекратил массовые казни, подсудимый пробормотал, что он не
сделал этого, опасаясь репрессий, и что вообще в убийстве 28 тысяч жителей
виноват Трестиореану …».
Мачич сваливает вину на Трестиореану, а Трестиореану во всем винит Мачича.
Но это не помогает, ни тому, ни другому – их обоих приговаривают к смертной
казни. Но …
Пройдет всего один месяц, и 1 июля 1945-го румынский король Михай I,
которому Сталин позволит еще немножко «покоролевствовать», заменит смертную
казнь пожизненным заключением.
Генерал Николае Мачич умрет в тюрьме Жилава в 1950-м.
А генерал Константин Трестиореану будет освобожден из-под стражи в 1956-м.
Он проживет долго и счастливо, и покинет сей мир в 1982-м в 92 года.
«Достаточно! Довольно! Opri!»
Неожиданно, где-то около полудня, прозвучала команда: «Opri!» и акция
повешения была остановлена.
И хотя в 13.55 полковник Стэнкулеску рапортовал по начальству, что «акция
против евреев продолжается и приняты меры для того, чтобы число, намеченное
Маршалом (18 тысяч евреев) было уничтожено» - это не соответствовало
действительности.
В это, может быть, трудно поверить, но дело заключалось в том, что акцию
просто невозможно было продолжать.
Не было места вешать!
Не было места на акациях и каштанах.
Не было места на фонарных столбах, на балконах, на детских каруселях. Не
было места даже на досках, переброшенных между деревьями. Повсюду висели
люди со сведенными в конвульсиях ногами и вывороченными лиловыми языками.
Да и сами командующие акцией – генералы Мачич и Трестиореану – были в смятении: акция явно начала выходить из-под контроля. Создавалось впечатление, что «людские ресурсы» – солдаты, жандармы - теряют рассудок. Создавалось впечатление, что они превращаются в зомби. Создавалось впечатление, что вот-вот еще немного, и они станут вешать друг друга.
Шутка ли – каждый из них лично уже повесил не менее сотни!
Каким нужно быть варваром, чтобы сделать это и не сойти с ума!
Вот ведь даже сам архитектор «окончательного решения еврейского вопроса»
рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, увидев однажды расстрел евреев, упал в
обморок.
Увидел, заметьте, не повешение, а всего лишь расстрел. И даже не массовый
расстрел – а так (смешно сказать!) расстрел всего лишь сотни еврейских
женщин и детей.
Было это в августе 1941-го в оккупированном Минске.
Узнав, что Гиммлер собирается посетить Минск, группенфюрер Артур Небе –
командующий Эйнзатцгруппе «В» - решил порадовать патрона захватывающим
зрелищем расстрела еврейских женщин и детей.
Вначале Гиммлер был даже доволен этим: «Хорошо, что я смогу хоть раз увидеть все сам»,- сказал он.
Но, когда он действительно увидел «все сам» - увидел, как падают в расстрельный ров раненые люди, как они продолжают шевелиться, кричать, звать на помощь, он потерял сознание. Хорошо еще, что в эту минуту рядом с Гиммлером был начальник его личного штаба обергруппенфюрер Карл Вольф, который подхватил слабонервного убийцу и помог ему добраться до личного «хорьха» с номером «SS-1».
Результатом этого спектакля не стал, конечно, отказ от массовых расстрелов, но они во многих районах были дополнены так называемыми «душегубками» - автофургонами, позволявшими удушить выхлопными газами одновременно до 70 человек и сокращавшими контакт между жертвами и палачами.
В дальнейшем, как известно, для массовых убийств были созданы «фабрики смерти» - Освенцим, Хельмно, Треблинка, Майданек, где люди переставали быть людьми – становились просто шестизначными номерами, у которых не должно было быть лиц, побелевших от ужаса смерти, не должно было быть глаз, побелевших от ненависти. И это, как видно, облегчило убийцам их «тяжелый труд» и, вместе с тем, поставило массовые убийства на индустриальные и коммерческие рельсы. (22)
Близкий контакт между жертвами и палачами волновал не одного только Гиммлера. Адольф Эйхман (будь проклято имя его!) в свое время, будучи в оккупированном Львове, очень был озабочен тем, что убийство гражданского населения может «повлиять на наших замечательных парней».
ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ЭЙХМАНА
Тюрьма «Рамле», Израиль, 1991 год
« . . . Кое-как добрался до Львова, прихожу к начальнику ГЕСТАПО и говорю
ему: «Это ужасно, что там делается . . . Ведь там из молодых людей
воспитывают садистов . . .». (23)
Эйхман волновался. Но «замечательные немецкие парни», во время массовых
убийств евреев, все-таки не вешали, а только (!) расстреливали, и применяли
при этом, в основном, только (!) военные методы.
За этим особенно следил известный идеолог массовых убийств - командующий
Эйнзатцгруппе «D» группенфюрер Отто Олендорф, считая, что индивидуальные
расстрелы могут вызвать «нежелательную психологическую реакцию, как у жертв,
так и у тех, кому приказано провести этот расстрел . . .». (24)
Акция массового повешения евреев Одессы уникальна!
Она продолжалась без перерыва целых пять часов.
Пора было ее прекратить.
Проблема, однако, заключалась в том, что, несмотря на все усилия вешателей,
приказ Антонеску так и не был выполнен. Ордонанс № 561 предписывал повесить на площадях Одессы 18 тысяч евреев, а
повешено было всего (всего!) 5 тысяч! Генералы Мачич и Трестиореану прекрасно понимали, что их ждет в случае
невыполнения приказа. Нужно было что-то решать.
И тогда возникла блестящая идея: вывести всех оставшихся в живых евреев за
город и там добить их.
Так не раз уже делалось и румынами, и немцами.
Местом бойни был выбран Дальник. Небольшой поселок где-то на севере Одессы,
в 14-15 километрах от города. Повесить здесь, как требовалось, еще 10-13
евреев (недостающих до 18 тысяч!) вряд ли будет возможно, но расстрелять их
будет достаточно удобно.
Так или иначе, но Ордонанс № 561 будет выполнен.
К двум часам дня на стенах домов и на афишных тумбах был расклеен приказ,
обязывающий евреев Одессы завтра, 24 октября 1941 года, явиться на Дальник:
«Всем жидам, проживающим в городе Одессе, независимо от пола и возраста, в
течение 24 часов явиться в п. Дальник для регистрации паспортов, имея при
себе запас провизии на трое суток. За неисполнение приказа вышеуказанные
лица будут нести ответственность по закону военного времени, смертной казнью
через повешение».
Обиталище повешенных
Ну, вот и закончился этот день – 23 октября 1941 года.
Улицы опустели.
Убийцы ушли на заслуженный отдых, а жители «Города Антонеску» схоронились в
своих домах, закрыли все дверные запоры, задвинули оконные ставни.
Город стал обиталищем повешенных.
Живыми казались тела их, раскачиваемые октябрьским ветром. А, может быть, и действительно в них еще теплилась жизнь. Ведь тут и там все еще раздавался стон, все еще слышался хрип. Все еще капала алая кровь на голубые плиты тротуаров. Капала и собиралась в огромные лужи, над которыми все еще вился пар.
ИЗ ДНЕВНИКА АДРИАНА ОРЖЕХОВСКОГО
«23 октября 1941.
В продолжении дня я пошел по Канатной до Троицкой, на углу лежал старый
седой еврей с проломанным черепом, громадная лужа крови покрыла всю ширину
тротуара . . .».
Наступила ночь.
И теперь только гулкие шаги патрулей по брусчатке мостовых нарушали тишину
мертвого города.
Только тонкие лучи ручных фонариков на мгновение вырывали из темноты
искаженные лица мертвецов.
Два первых действия трагедии евреев Одессы закончились.
Завтра утром начнется третье – бойня на Дальнике.
БИБЛИОГРАФИЯ
(1) Matatias Carp “Cartea Neagra, 1940-1944”, Societatea Nationala de
editura, Bucuresti, 1947
(2) Jean Ancel «Transnistria 1941-1942», Tel Aviv University, 2003
(3) «Одесская газета», № 1, 26 октября 1941 г.
(4) Валентин Катаев. «Трава забвенья», ВАГРИУС, М., 2000
(5) В.В. Шульгин «1920 г.», Российско-Болгарское книгоиздательство, Софиiя -
1921
(6) «Азбука», Optimum, Одесса, 2000
(7) «The Einsatzgruppen Reports», Holocaust Library, N.Y., 1989. Спасибо
отдельное за эту книгу доктору Ицхаку Араду.
(8) Валентин Катаев. «За власть Советов», Советский писатель, М., 1955
(9) Хренов А. Ф. «Мосты к победе», Воениздат, М.. 1982
(10) Яков Верховский, Валентина Тырмос. «Резидент готовит подполье»,
Еженедельник «Секрет» №№ 701, 702, 703, 704, Израиль, Тель-Авив, 2007
(11) Курт Типпельскирх. «История Второй мировой войны», АСТ, М., 1998
(12) «Одесская область в Великой Отечественной войне». Документы и
материалы, «Маяк», Одесса, 1970
(13) Дело № 115011 по обвинению Тырмос-Брейтбурд Н.И. по ст. 54-10, УМГБ по
Одесской обл. Арх. № 6273П. (Копия - личный архив авторов)
(14) Анатолий Кузнецов. «Бабий Яр», «Захаров», М., 2001
(15) «Бабий Яр». Издание Союза землячеств – выходцев из СССР, 1981
(16) Яков Верховский, Валентина Тырмос. «Сталин. Тайный сценарий начала
войны». ОЛМА-ПРЕСС, М,, 2005
(17) Герхард Кегель. «В бурях нашего века». Изд. политической литературы.
(18) Jean Ancel “Transnistria”, “ATLAS”, Bucuresti, 1998М., 1987
(19) Давид Фудим. «Одесская трагедия», Иерусалим, 2002
(20) «Черная книга». Под редакцией Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга. «Тарбут»,
Иерусалим, 1980
(21) «Дом князя Гагарина». Сборник научных статей и публикаций. Одесский
литературный музей. Вып.4. «Моряк», Одесса, 2007
(22) Яков Верховский, Валентина Тырмос. «Жизнь, поставленная на перфокарту».
Изд. «Сефер», Израиль, 2009
(23) Йохен фон Ланг. «Протоколы Эйхмана. Магнитофонные записи допросов в
Израиле. Изд. «ТЕКСТ», М., 2002
(24) «Нюренбергский Процесс». Сборник материалов в семи томах.
Государственное издательство юридической литературы, М., 1959
1.
См
http://www.youtube.com/watch?v=pgzbFSE1lAI&feature=related
предыдущая глава 