«ГОРОД АНТОНЕСКУ»

 

Яков Верховский,
Валентина Тырмос

 

 Интермедия четвертая:
«Одесса была, есть и будет советской!»

«Кровавый пес стучится в наши двери,
Стремится город солнечный занять.
Не быть в Одессе бешеному зверю,
В ее садах и парках не гулять!».
Газета «Ворошиловский залп», 16 сентября, 1941

 

Последние дни августа 1941 года
До трагедии евреев Одессы остается около месяца

Наша летопись приближается к финалу – к последнему действию уничтожения евреев Одессы.
Но прежде, чем рассказать об этой трагедии, нам еще нужно завершить рассказ о тех днях, которые ей предшествовали. И не только предшествовали, но и сыграли свою зловещую роль в превращении нашего города на два с половиной года - 907 дней, 21.768 часов, 1.306.080 страшных минут - в «Город Антонеску».
Мы оставили Одессу в предыдущей, третьей по счету, интермедии, 8 августа 1941-го. когда румынские войска уже находились в 70-ти километрах от города, когда город был уже полностью окружен с суши, и единственной ниточкой, связывающей его с жизнью, было море.
По этой ниточке прибывали в Одессу войска, оружие, боеприпасы. По этой ниточке вывозили раненных, пленных и гражданское население, разумеется, тех, кто «подлежал эвакуации». Одесский порт жил и работал днем и ночью, круглосуточно, невзирая на почти непрерывную бомбежку.
С этого дня, с 8 августа 1941-го, и начались те самые 73 дня, которые вошли в историю как «73 дня героической обороны Одессы». Обороны, на алтарь которой одесситы положили десятки тысяч жизней на передовой и в тылу, если наш город в эти дни можно было назвать «тылом». Обороны, цель которой никак не касалась сохранения этого уникального города и, тем более, не касалась сохранения жизней его обитателей, а была связана исключительно с общим стратегическим контекстом войны.
Эту, так называемую «оборону», гораздо честнее было бы назвать не «обороной», а «противостоянием врагу»: истекающий кровью город не давал возможности использовать его порт для подпитки рвущихся на Кавказ германских дивизий и сковывал у своих стен большую часть румынских воинских сил. (1)
Мы уже писали, что Антонеску был абсолютно уверен, что к 10 августа Одесса будет в его руках и, по «доброте души» даже обещал после захвата города дать своим «доблестным войскам отдых». И хотя приказ «Красной Собаки», не был выполнен, линия фронта все же существенно приблизилась к городу.

Последние дни августа 1941 года…
Стоит небывалая жара, и даже обычный морской бриз, казалось, покинул Одессу.
Пожухли листья каштанов.
Цветочные клумбы заросли бурьяном.
Неподвижный воздух пропитан желтой каменной пылью и запахом гари от непрекращающихся пожаров. Для их тушения нужна вода. Много воды.
А вот воды, как назло, нет.
Ни для тушения пожаров, ни для домашних нужд, ни даже для питья.
Город изнывает от жажды.
Румынская армия уже захватила Беляевку, и водонапорная станция, снабжавшая Одессу водой Днестра, прекратила работу.


Сбывшееся пророчество

В Одессе всегда, с самого ее основания, не хватало пресной воды – ведь в окрестностях Хаджибея, где был заложен когда-то наш город, не было ни рек, ни озер.
Странный такой парадокс: вокруг, куда ни кинь взор, искрящаяся на солнце манящая кружевом пены голубая вода - и нет глотка, чтобы утолить жажду. Даже знаменитый гость наш Пушкин когда-то «высказался» по этому поводу:

«Однако в сей Одессе влажной
Еще есть недостаток важный,
Чего б вы думали? Воды…».

Возможно, что именно этот парадокс создавал то особое, можно сказать, мистическое чувство, которое испытывали одесситы к воде. Словно кочевники-жители пустыни, считавшие воду священным источником жизни.
Все градоначальники Одессы, начиная с Дюка де Ришилье, стремились дать городу воду, превратить его в зеленый оазис, засадить деревьями белой акации, платанами, каштанами…
Вначале копали колодцы.
Только за один 1797 год, на Молдаванке, звавшейся в те дни Водяной балкой, было выкопано 20 колодцев. Добытую из них воду развозили по городу на телегах, запряженных волами. Волы с трудом тащили тяжеленные бочки вверх по Дальницкой улице. Свистели кнуты. Раздавались окрики: «Цоб-цобе!».
За каждое ведро такой воды наши прапрабабушки платили по 10-15 копеек. Это было дорого: фунт мяса в те давние дни стоил всего 20 копеек.
Но вскоре на крутых морских обрывах обнаружились выбивающиеся из-под земли небольшие ручейки пресной воды. Ручейки были названы фонтанами, а места их нахождения, соответственно: Большой Фонтан, Средний и Малый…
Фонтаны были не очень обильны, но вода в них по вкусу была лучше колодезной. И в одесский жаргон прочно вошло выражение: «Это не фонтан!». Вначале так презрительно отзывались о колодезной воде, а в дальнейшем обо всем, что не по вкусу или же не по нраву.
Прошло еще сто лет, и в 1853-м в Одессе, наконец, появился водопровод.
Его соорудил талантливый таганрогский купец Тимофей Ковалевский.
Символом этого первого и достаточно несовершенного водопровода была 45-метровая водонапорная башня, украшавшая собой обрыв Большого Фонтана.

Башня Ковалевского. Одесса, 1918

Водопровод принес Ковалевскому славу. Но одесские хозяйки невзлюбили эту подаваемую насосами, «машинную», по их словам, воду, да и количество ее со временем стало уменьшаться.
Отцы города приняли решение строить новый водопровод.
Обсуждались два возможных проекта.
Один из них базировался на местных глубинных водах и, фактически, представлял собой модернизацию водопровода Ковалевского, а второй предлагал пригнать в Одессу воду Днестра.
«Залить» днестровской водой город бралась одна достаточно известная бельгийская фирма, за которой стояли нешуточные деньги и громкие голоса богатых немецких колонистов, мечтавших увеличить свои богатства за счет продажи земельных участков под новый водопровод.
За местную глубинную воду ратовали одесские сахарозаводчики и фабриканты. «Какой вкус, - вопрошали они, - может быть у днестровской воды, текущей через густонаселенные районы Бессарабии и унавоженные свиньями поля немецких колоний? Кто защитит одесситов от занесенной с этой водой в город холеры, или, не дай Бог, чумы?».
Война шла не на шутку. И, как мы слышали от своих бабушек, немалую роль в этой войне играла «еврейская карта», или, как здесь говорили, «бродские и высоцкие».
«Все эти бродские и высоцкие»,– волновался Привоз. - «можно подумать, у них печенка болит за нашу воду!».
Шуму было много, и отцы города, побоявшись прослыть прихвостнями «бродских и высоцких», а, может быть и по какой другой, еще более «веской», причине, проголосовали за днестровскую воду.
Разоренный вконец Ковалевский поднялся на вершину своей проклятой башни и бросился вниз на прибрежные скалы.
А в начале сентября 1873 года на Соборной площади состоялось торжественное открытие водопровода «Днестр-Одесса». Вокруг специально сооруженного фонтана собрались тысячи взволнованных одесситов. Под звуки марша из фонтана взметнулась струя днестровской воды. Ее встретили, как положено, аплодисментами и криками «Ура!».
Но история создателя первого водопровода Тимофея Ковалевского на этом не заканчивается.
Говорят, что Ковалевский перед смертью написал письмо – обращение к предавшим его одесситам. В этом письме он, якобы, предсказывал, что «Одесса еще не раз пожалеет о том, что пьет чужую днестровскую воду».
Кто знает, существовало ли такое письмо в действительности, или это одна из одесских баек. Только «предсказание» Ковалевского сбылось.
Сбылось в самый неподходящий момент: в жаркие дни августа 1941 года.
В тот вечер, 19 августа 1941-го, румынская армия почти без боя вошла в Беляевку, и подача днестровской воды прекратилась.
Ну вот – как будто бы все просто: станцию захватили и воду перекрыли.
Ан, нет! Оказывается и этот незначительный (в масштабах всей Второй Мировой войны!) эпизод имеет, как многие эпизоды этой войны, с десяток различных версий и инсинуаций. Это и слухи о том, что обслуживающий персонал водонапорной станции покинул ее еще до захвата, 11 августа, и именно с этого дня прекратилась подача воды в город. Это и туманный намек о каком-то инженере - предателе, якобы, лично отключившем воду.
Это и героическая история о группе отважных советских десантников, отбивших у врага станцию и давших изнывающему от жажды городу воду на несколько суток. Это и, наконец, несусветный бред о том, что в городе вообще не было проблемы воды, так как все его нужды вполне удовлетворяли колодцы.
Так или иначе, но в эти дни в Одессе были введены специальные именные карточки на воду.

Карточка на воду Одесса, август 1941

Теперь, точно так же, как в давние времена, воду стали развозить по городу в бочках. Только не на волах, а на лошадках, вызывающих у нас, одесских детей, большой интерес и потому, видимо, оставшихся в памяти.
К каждой бочке с раннего утра выстраивалась длиннющая очередь с ведрами, чайниками, бидончиками – женщины, дети, седые старушки с принесенными из дома раскладными стульчиками…
Когда раздавался сигнал воздушной тревоги, очередь разбегалась, но ведра, чайники и бидончики так же, как и раскладные стульчики, оставались на своих местах, сохраняя хозяевам драгоценное место в очереди.

Очередь «за водой». Одесса, август 1941

И пусть уж простят нас «историки», утверждающие, что город в те дни не страдал от жажды, мы все же свидетели - мальчик Янкале и сам не однажды стоял в этих бесконечных очередях за водой, правда, по малости лет не с ведром, а с бидончиком. С тем самым эмалированным бидончиком, с которым еще так недавно ходил с бабушкой Слувой на знаменитую улицу Костецкую, где дородные молдаванские тетки все еще держали коров и продавали парное молоко.

ИЗ ДНЕВНИКА АДРИАНА ОРЖЕХОВСКОГО
13 августа. События разворачиваются шибким темпом.
Вчера весь день где-то далеко беспрерывно доносился гул выстрелов, довольно часто налетали самолеты и тотчас подымается со всех сторон стрельба. Публика в таких случаях шарахается во все углы и ворота.
На Пересыпи и Слободке у всех выходов моста сделаны заграждения из камня, железа и балок…
В городе паника.
Вчера все магазины, не говоря о продуктовых, забиты покупателями. Сотни и сотни в длинных очередях. Расхватывают мануфактуру, обувь, костюмы и даже очередь за косметикой…
Хлеб достается с трудом…
Базары совершенно пусты, мяса нет. Овощи исчезли, некому и нечем привезти. Положение ухудшается буквально часами.
Со вчерашнего дня выдают воду по норме ½ ведра на душу. (2)

Балласт - за борт!

Введение карточек на воду совпало с еще одним знаковым событием в эпопее обороны Одессы: 10 августа 1941 года по решению Ставки Верховного Главнокомандования осажденный город, оказавшийся в глубоком тылу противника, получил статус отдельного оборонительного района – ООР. (3)
В состав ООР вошла Приморская армия и Одесская военно-морская база с приданными ей кораблями Черноморского флота. И поскольку обороноспособность города теперь целиком и полностью зависела от флота, командующим района был назначен флотоводец - контр-адмирал Гавриил Жуков. Тот самый Жуков, который уже три года командовал одесской военно-морской базой и только на прошлой неделе, 5 августа 1941-го, стал начальником военного гарнизона. Ситуация, как говорит Адриан Оржеховский, «ухудшалась буквально часами».
Высшим и единственным органом власти в городе теперь стал Военный совет, в составе того же контр-адмирала Жукова, дивизионного комиссара Приморской армии Воронина и прибывшего в эти дни из Севастополя на крейсере «Красный Кавказ» бригадного комиссара Азарова.
Власть Военного совета не ограничивалась никакими рамками и включала применение высшей меры наказания.
Чуть что – расстрел на месте!
Совет подчинялся формально командующему Черноморского флота вице-адмиралу Октябрьскому, а фактически, напрямую, Москве - Ставке Верховного Главнокомандования, что явно свидетельствовало о важности обороны Одессы в общем стратегическом контексте войны.
Приказ Ставки гласил:

«Одесский район оборонять… до последнего бойца…».
[ЦВМА СССР, ф. 204, д. 6772, л. 2]

По вполне понятным причинам мы не можем здесь привести этот приказ полностью. Но один из его пунктов вызывает особенный интерес.
Это пункт, касающийся эвакуации:

«Все ненужное для обороны эвакуировать.
Эвакуацию проводить во всех случаях с разрешения контр-адмирала Жукова…».

Другими словами, только командующий ООР, контр-адмирал Жуков, имеет право решать, «что» следует эвакуировать, а «что» следует оставить в городе, когда «противостояние врагу» будет уже бесполезным и Одессу сдадут врагу.
Впрочем, в те августовские дни речь уже не шла об эвакуации промышленных предприятий, ценностей Госбанка или запасов продуктов питания. Все это давно было вывезено, да и советско-партийной элиты в городе уже, фактически, нет.
Оржеховский:

«29 июля. Жизнь в городе почти совсем замерла. Уже не видны вереницы убегающих людей со своими пожитками, не мчатся военные грузовики с грузом, как будто все или почти все эвакуировались.
Главные заводы уехали давно. Соль нашей земли – коммунисты, давно подмазали пятки и благополучно улизнули. По этому поводу всюду и везде возмущенные разговоры…».

Сегодня вывозят то, что не успели вывезти за прошедших полтора месяца: металлолом, паровозы, тендеры, вагоны…
Упакованный в специальные контейнеры металлолом загружают в трюмы судов до их полного заполнения. Паровозы и тендеры, в основном, перевозят на плавучих доках, но нередко их устанавливают и на палубах судов.
Так что, для эвакуации оставшегося населения места почти не остается.
Не успевший выехать контингент «подлежащий эвакуации» помещают в межпалубном пространстве – на «твин-деке», или на верхней навесной палубе – «бридж-деке», предназначенном для штурманской и рулевой рубок.
Как явствует из наших расчетов, проведенных на базе рапортов Управления Черноморского пароходства, с 8 июля 1941 года, когда началась эвакуация из Одессы, и до 31 августа 1941-го, официальным порядком было эвакуировано 240.992 человека. В июле это число составляло 153.280 человек, а в августе всего 87.712.

Сокращение числа эвакуируемых было вызвано тем, что в июле из 153.280 человек 95.310 было вывезено сухопутным путем, а в августе, когда кольцо вокруг города стало сжиматься, это число составило всего 39.962. Что касается эвакуации морем, то, несмотря на постоянное увеличение числа судов, она оставалась, примерно, на одном и том же уровне: 57.970 человек в июле и 58.000 в августе, то есть около 1.870 человек в сутки.
Такая сравнительно небольшая для 600-тысячного города, пропускная способность порта требовала тщательной селекции (не побоимся этого слова!) эвакуируемых, дабы не сумели проникнуть в их число лица, «не подлежащие эвакуации» или, еще хуже, представляющие собой «балласт». И не случайно эвакуация по приказу Ставки Верховного Главнокомандования проводилась только с разрешения контр-адмирала Жукова. Именно он, опытный морской волк, должен был решать, кто «подлежал», а кто «не подлежал эвакуации». А кто вообще должен был быть причислен к «балласту».
«Балласт» следовало «сбросить» с терпящего бедствие корабля.
«Балласт» должен был остаться в городе, который был обречен и, фактически, уже и сегодня почти не пригоден для человеческой жизни.
«Балласт» должен был остаться в городе, из которого все продукты питания были вывезены, в котором уже и сегодня нет питьевой воды, а завтра не будет и электричества – ведь перед отступлением электростанцию наверняка взорвут.
О том, кто именно был причислен к «балласту», мы уже говорили.
«Балласт» - это люди не нужные никому – ни фронту, ни тылу.
«Балласт» - это, в первую очередь, старики, инвалиды, дети…
«Балласт» - это мы!
Мы остаемся в Одессе…

Но время еще не пришло…

А в осажденном городе уже совсем опустели полки в продуктовых магазинах, и чтобы «достать» буханку хлеба, нужно занимать очередь, как на воду, с ночи.
Одесса начала волноваться.
Под удар встала возможность «противостоять врагу».
И тогда Военный совет ООР принял одно из самых важных своих решений: для установления порядка вернуть в Одессу «хозяина» города - первого секретаря обкома партии товарища Колыбанова, который с начала войны исполнял обязанности члена Военного совета 9-й армии Южного фронта.
Считалось, что только он, только Колыбанов, своей железной рукой, мог успокоить темпераментных одесситов и навести порядок в городе.
Колыбанов прибыл в Одессу 21 августа 1941-го.
Вот как о его появлении вспоминает бригадный комиссар Азаров:
«Он вошел, оживленный, шумный. Реглан распахнут. На фуражке красноармейская звездочка…». (4)
Его тут же ввели в состав Военного совета ООР, и в тот же день в одесской газете «Большевистское знамя» появилось то самое, знаковое обращение обкома партии к гражданам Одессы:

ИЗ ОБРАЩЕНИЯ ОБКОМА ПАРТИИ
Товарищи! Враг стоит у ворот Одессы…
В опасности наш родной солнечный Город!..
В опасности жизнь наших детей, жен, матерей!..
Защита родного Города – это кровное дело всего населения…
Больше организованности, никакой паники, никакой растерянности!
Деритесь за каждую пядь земли своего Города!..
ОДЕССА БЫЛА, ЕСТЬ И БУДЕТ СОВЕТСКОЙ!
Газета «Большевистское знамя», 21 августа 1941

Вот так, с подачи Колыбанова, и появился он, этот крылатый лозунг:
«Одесса была, есть и будет советской!».

«Одесса была, есть и будет советской!». Одесса, август 1941

Этот лозунг растиражируют все одесские газеты, он будет расклеен на стенах домов, на афишных тумбах, он будет повторяться, как мантра, во всех радиопередачах, во всех речах и беседах агитаторов.
Он будет повторяться до самого конца, до 16 октября 1941-го, когда свершится то, что должно было свершится, что было известно заранее, что было предопределено.
До того страшного часа, когда в предрассветной мгле последний советский корабль отдаст швартовы и примет курс на Севастополь.
А мы останемся.
Останемся в оставленной Одессе.

 

«Не хвались ты, Антонеску…»

Между тем, Антонеску, как видно, «не знал», что «Одесса была, есть и будет советской», и на полном серьезе готовился к проведению грандиозного парада своей Победы. Естественно, в центре города. Естественно на Соборной площади.
В тот самый день, 21 августа 1941-го, когда товарищ Колыбанов прибыл в Одессу, «Красная Собака» получил, наконец, от «мальчишки» - короля Михая I - так необходимый ему для парада его Победы чин маршала, а, заодно, и орден «Михая Витязула», и уже на следующий день отправился в Одессу.
Ну, не в саму Одессу, конечно, а пока на станцию Выгода, где, как известно, в те дни располагался штаб 4-й румынской армии во главе с тогдашним ее командующим генералом Николае Чуперкэ.
Выматерив, как следует, Чуперкэ, Антонеску приказывает ему: «Захватить Одессу… завтра».
Завтра, 23 августа, в субботу, он, маршал Ион Антонеску, с орденом «Михая Витязула» на груди, въедет в поверженную крепость Одессу.
Довольно проволочек - завтра он должен быть в Одессе.
Он сам поведет свою доблестную армию в бой.
Румынские войска начинают наступление по всему фронту.
Эта ночь, с 22 на 23 августа 1941-го была одной из самых тяжелых для нашего города. И все могло бы на этом завершиться.
Но Ставка, как видно, считала, что «время все еще не пришло» - на рассвете в Военный совет поступила радиограмма от Главнокомандующего Юго-Западного направления маршала Семена Буденного:

«Еще раз приказываю Одессу не сдавать.
Занятые позиции оборонять при любых условиях. Военный совет за выполнение этого приказа отвечает головой…».

И Одессу не сдали.
На этот раз не сдали.
Великий парад Победы на Соборной площади не состоялся.
Бои под городом продолжались и продолжались с большими потерями для обеих сторон.
Как сообщалось в сводке Совинформбюро за 23 августа 1941 года,

«части Красной Армии, действующие на Одесском направлении,
наносят румынам тяжелые потери…».

Именно этого ждала от Одессы Москва.
Ценою жизни своих сынов, гибнущих в окопах на Дальнике, ценою жизни своих матерей, жен и детей, гибнущих под бомбами в городе, Одесса продолжала сковывать и перемалывать румынские дивизии.
И цена эта еще удвоится и утроится, когда город сдадут, когда в кровавые лапы «Красной Собаки» попадут те, что были обречены.
Такие, как мы, - «балласт».

Разочарованный неудачами Антонеску вынужден был перенести день захвата Одессы с субботы, 23 августа, на понедельник – 25 августа.
И снова неудача.
Но хотя захватить Одессу не удалось, линия фронта еще на шаг приблизилась к городу. Одесский Оборонительный район, как бальзаковская «шагреневая кожа» с каждым днем сжимался, таял…
Сегодня румыны вошли в село Чабанку и, установив там артиллерийскую батарею, с 30-километрового расстояния стали прямой наводкой обстреливать город и порт.
Теперь снаряды рвутся прямо на улицах.
Город стал фронтом.

Кольцо сжимается. Одесса, август 1941

Москва обеспокоена. Глава Генерального штаба Красной Армии маршал Шапошников отправляет в Севастополь командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Октябрьскому суровую шифровку:
«Сужение пространства Оборонительного района чревато опасностью для обороны Одессы. Необходимо потребовать от войск большей устойчивости в обороне…».
[Выделено нами. Авт. ЦВМА. Ф. шт., д. 884, л.139 ]
Военный совет делает все возможное и невозможное для выполнения приказа Москвы – ведь он «отвечает головой».
И это не пустые слова!
На подступах к городу женщины и подростки, стирая до крови ладони, лопатами роют противотанковые рвы, устанавливают рельсовые «ежи». В городе на перекрестках улиц возводят баррикады - выворачивают брусчатку мостовых, наваливают мешки с песком.

Баррикады на Дальницкой. Фото Якова Халипа. Одесса, август 1941

У источников воды установлена круглосуточная охрана. На крышах, на чердаках, у подъездов домов – круглосуточные дежурства.
Бывший чекист Колыбанов действует по-чекистски.
По постановлению бюро обкома партии во всех районах города организованы печально известные по 1937-му «тройки», с участием в каждой из них начальника районного НКВД, или районной милиции.
Думается, нет нужды объяснять, что это означает.
Для «поднятия духа» жителей истекающего кровью города по постановлению обкома партии возобновлена работа кинотеатров, в которых начали демонстрировать советские музыкальные комедии: «Волга-Волга», «Веселые ребята», «Подкидыш»…
Заметьте, никак не «Профессор Мамлок» и не «Семья Оппенгейм», откуда, как считают некоторые историки, одесские евреи должны были почерпнуть сведения о грозящей им опасности.
Еще одним источником таких «полезных» в данной ситуации сведений считается печально знаменитый митинг представителей еврейского народа, состоявшийся как раз в эти дни - 24 августа 1941 года в московском парке культуры и отдыха им. Горького.
В этом, скажем прямо, необычном для советских времен, митинге приняли участие многие видные представители советской культуры и науки, евреи по национальности, в том числе Михоэлс, Эренбург, Маркиш…
Все они выступали с речами.
Было принято так же, как положено, обращение к мировому еврейству:

«Братья-евреи во всем мире!.. Наш призыв несется к вам вместе с голосом невинной пролитой крови миллионов евреев. Наше слово несется к вам, как сигнал, взывающий к сопротивлению и мести…
Пусть каждая минута ваша будет исполнена готовности к действию…
Человечество освободится от коричневой чумы!
Ваш долг – помочь ее выжечь!..».

Как и было задумано, митинг получил широкий отклик на Западе, в особенности в Англии и в США. Стенограмма его была издана в Нью-Йорке на английском и на идиш, тиражом в 100 тысяч экземпляров.
Ну, а как же Одесса?
Что знали о митинге одесситы?
Если даже в тот день, 24 августа 1941-го, и была трансляция митинга по местному радио, если даже и промелькнула о нем какая-то информация в местных газетах, то наши мамы и бабушки были слишком заняты спасением нас, детей, от бомбежек. Слишком заняты «добычей» воды и хлеба насущного, в полном смысле этого слова, чтобы слушать по радио или читать в газетах что-нибудь, кроме коротеньких сводок о положении на фронтах. Что же касается более полной информации о происходящем, то к их услугам были лозунги на стенах домов и … агитаторы.
Ох уж эти агитаторы!
По приказу Колыбанова обком партии подготовил 1.800 агитаторов!
Вооруженные специально изданным блокнотом «В помощь агитатору», объемом в 5 печатных листов, они высыпали на улицы и пошли по дворам, по квартирам, по бомбоубежищам, разъясняя «широким народным массам» обстановку. Успокаивая, убаюкивая и даже иногда развлекая подходящими к случаю частушками:

«Не хвались ты, Антонеску,
И не жди хороших дней,
Не видать тебе Одессы,
Как своих свиных ушей…».

Люди, остающиеся в городе, должны быть уверены: Одессу не сдадут! Одесса всегда будет советской! Всегда! Всегда!
Иначе…
Иначе – паника, хаос, анархия…
И невозможность выполнить приказ Москвы.
Невозможность оборонять город «до последнего бойца», невозможность сдерживать 4-ю румынскую армию и предотвратить превращение одесского порта в подпиточный шланг для немецких дивизий.
А Колыбанов уже идет дальше: по постановлению обкома с 25 августа в Одессе вводится карточная система на основные продукты питания. (5)
Оржиховский:

«25 августа. Сегодня получили карточки на хлеб по 400 гр. и 500 – работающим. Начинается почти голодовка, т. к. привоза никакого нет и кругом пустота. Страшные дни подходят.
В газете сообщают, что наши по всей Бессарабии и Буковине все взорвали и уничтожили. Ожидают, что в случае нашего отступления и у нас взорвут электростанцию, мельницу и друг[ие] зав[оды], как это было в Бессарабии…».

В процессе подготовки к введению карточек специальная комиссия взяла на учет все оставшееся в городе продовольствие. Результаты были неутешительны.
Если не принимать в расчет имеющихся в наличии «800 тонн подсолнухов», то оставшиеся продукты могут обеспечить нужды населения Одессы максимум до 15 октября.
Причем, крупы и растительных жиров хватит действительно до 15 октября, а вот муки и сахара – только до 1 октября.
Аналогичное положение и с топливом: ни дров, ни угля, ни керосина на складах нет.
Невероятно!
Ведь в городе остаются люди!
Идет зима, и они должны же как-то ее пережить!
Оржиховский:

«29 августа, 10 часов утра. Все то, что я писал до сегодня, по сравнению с настоящим моментом, сущие пустяки. Окна, двери и стены дрожат от неумолкаемого гула выстрелов. Это сплошной беспрерывный гром, ни на секунду неумолкаемый…
Я пишу, а окна дребезжат. Но что дальше будет?
Кто, в конце концов, останется жив, куда прятаться…
Очень боюсь, как - бы не полопались стекла и мы можем остаться с открытыми окнами на зиму…».

Создается впечатление, что сроки сдачи Одессы уже предопределены!
Последний срок - 15 октября 1941года.
А дальше? Да, «после нас, хоть потоп»!
Так это в действительности и произойдет: 16 октября 1941 года, на рассвете, последний советский корабль – флагманский крейсер «Червона Украина», с контр-адмиралом Жуковым на борту, отдаст швартовы и примет курс на Севастополь, и в тот же день, после полудня, в город войдут убийцы.
И все начнется.
Сомнений в том, что, захватив Одессу, румынские варвары уничтожат всех оставшихся в городе евреев, как будто бы, не могло быть. И Сталин, и его ближайшие соратники, да и наша местная власть – Военный совет, контр-адмирал Жуков, с разрешения которого проводилась эвакуация, уважаемый товарищ Колыбанов, по приказам которого агитаторы «убаюкивали» население – все они прекрасно знали, что румыны, так же как немцы, убивают евреев на всех захваченных территориях. И наверняка понимали, что та же участь постигнет и евреев Одессы.
Так, почему же они их не эвакуировали?
Почему, покидая город, не вывезли, не спасли от смерти хотя бы еврейских детей? Почему бросили их в Одессе на верную гибель?
Почему НАС бросили?
Ситуация настолько абсурдна, что невольно возникает мысль: а может быть, все-таки, НЕ знали?
Не знали, несмотря на то, что произошло в Каунасе и Вильнюсе, в Белостоке и Минске? В Черновцах и Кишиневе?
Несмотря на залитые кровью улицы Львова и горы трупов во рву цитадели Злочева?
Может быть, все-таки не знали, несмотря на чудовищные свидетельства пленных и перебежчиков, несмотря на невероятные рассказы чудом вырвавшихся из ада евреев?
Может быть, все-таки не знали, несмотря на то, что уникальная «осведомленность» Сталина давно уже стала «притчей во языцех»?


Что знал и чего не знал Сталин?

Говорят, Сталин знал «все».
Перед Второй Мировой войной сталинская разведывательная паутина опутывала весь мир и включала, кроме двух профессиональных мощнейших разведок – Военной и Внешней, пограничную и дипломатическую разведки и еще особую тайную стратегическую разведку, так называемую « Разведку Бериа». (6)
Весь этот конгломерат – более 300 легальных и нелегальных резидентур, огромное число агентов и бесконечное число источников – доставляли Сталину такой объем информации, каким не располагало ни одно государство мира.
Историки часто сетуют: вот, дескать, параллелизм, дублирование, никому ненужное соперничество, разбазаривание средств…
Ну и что, что параллелизм и дублирование?
Ну и что, что соперничество?
Именно так было задумано.
Пусть соперничают.
Это только помогает делу, позволяет сравнивать, проверять и перепроверять. Увеличивает объем информации, повышает ее надежность и достоверность.
Сталин вникал в мельчайшие детали работы всех своих разведок и лично встречался не только с их руководителями и резидентами, но и с рядовыми шпионами-боевиками. Нередко эти боевики уходили «на дело» прямо из кремлевского кабинета Сталина.
Так в ноябре 1937-го Сталин «благословил» никому тогда еще не известного боевика Павла Судоплатова на ликвидацию руководителя ОУН Евгения Коновальца и даже «посоветовал» начинающему убийце использовать начиненную взрывчаткой коробку шоколадных конфет.
Не будет преувеличением сказать, что в предвоенные дни Сталин знал буквально о каждом немецком солдате, прибывшем на советскую границу, о каждой огневой точке, включая размеры отрытого для этой точки котлована.
Вот, полюбуйтесь - образчик получаемой им информации. (7)

ИЗ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ СВОДКИ
ПОГРАНИЧНЫХ ВОЙСК НКВД УКРАИНЫ
16 января 1941
27 декабря 1940 в немецкую часть г. Перемышль по железной дороге прибыл пехотный полк не установленной нумерации…
28 декабря 1940 на автомашинах туда же прибыло около двух рот пехоты. Прибывшие разместились в казармах на Набережной улице…
В м. Бабица между отдельными домами производится строительство ОГ [Огневой точки. Авт.]. Для этой цели отрываются котлованы 5х6, которые бетонируются…
Железная дорога Холм-Ковель на участке от станции Дорогуск до линии границы немцами разбирается. Рельсы увозятся вглубь Германии…
Начальник погранвойск НКВД УССР,
генерал-майор Хоменко
Зам. начальника 5-го отдела,
майор Лебедев

Так было перед войной.
Но грянула война, и вся разведывательная сеть развалилась.
Дипломаты и сотрудники торгпредств вернулись в Москву, а нелегалы в большинстве своем были уничтожены, частично Гитлером, а частично самим Сталиным. Что поделаешь – «отработанный материал»!
И если в этой сентенции вы почувствовали невольный «вздох сожаления», то знайте, что этот «вздох» принадлежит нам, авторам. Потому что товарищ Сталин не имел обыкновения «вздыхать» по такому пустячному поводу.
Итак, грянула война, и всю эту адову работу нужно было начинать заново – плести новую разведывательную паутину в совершенно новых, гораздо более сложных условиях.
Для этих совершенно новых условий нужна была совершенно новая концепция. И Сталин ее нашел…
Придумка возникла в тот, может быть, самый тяжелый, 7-й день войны: 28 июня 1941 года.
Вечером этого дня Сталин получил сообщение о том, что пал Минск.
Это событие шокировало весь мир и подтвердило прогнозы «злопыхателей», твердивших на каждом углу, что для разгрома большевистской России Гитлеру понадобится максимум три месяца.
Это событие окрылило Гитлера и позволило ему уверовать в то, что в августе он будет в Москве.
Это событие потрясло Сталина, особенно потому, что он неоднократно приказывал командующему Западным фронтом генералу армии Павлову ни при каких условиях не сдавать Минск: «... за Минск драться с полным упорством и драться вплоть до окружения…».
Минск пал, и Сталин взял «Time out».
Он должен был подумать и осмыслить ситуацию.
В этот день, 29 июня 1941 года, как явствует из «Тетради записи посетителей», в Кремле приема не было.
В этот день Сталин не проводил совещаний, не вызывал в Кремль ни генштабистов, ни наркомов, ни энкаведистов. Он провел весь этот день в своей кремлевской квартире, где в течение многих часов вместе с Молотовым готовил какую-то директиву.
Эта важнейшая директива требует…
Обратите внимание – не ставит задачу, не призывает, не указывает, а требует, именно требует!
Требует от партийных и советских функционеров мобилизовать все силы народа на разгром врага и сводит всю сложнейшую проблематику войны к шести коротким пунктам: фронт и тыл, отступление и контрнаступление, необходимость борьбы против трусов и паникеров, и … организация партизанского движения.

ИЗ ДИРЕКТИВЫ
СОВНАРКОМА СССР И ЦК ВКП(б) № П509
29 июня 1941
В занятых врагом районах создать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии…
Для руководства всей этой деятельностью заблаговременно, под ответственность первых секретарей обкомов и райкомов, создать из лучших людей надежные подпольные ячейки и явочные квартиры в каждом городе, районном центре, рабочем поселке, железнодорожной станции, в совхозах и колхозах… (8)

Вот она – новая концепция сталинской разведывательной паутины: партизанские отряды и диверсионные группы. Именно они, партизанские отряды и диверсионные группы, находясь в тылу противника, в каждом оккупированном городе, в каждом рабочем поселке, на каждой железнодорожной станции, будут теперь поставлять в Москву информацию, позволяя Сталину, как и прежде, как до войны, знать «все».
Директива Совнаркома СССР по некоторым, видимо, весьма серьезным причинам, была секретной, настолько секретной, что оставалась под грифом «секретно» еще лет 50 по окончании войны. Но в соответствии с этой директивой уже 5 июля 1941-го вышел приказ Лаврентия Берия о создании при НКВД Особой группы, задачей которой стала организация разведывательно-диверсионных акций на оккупированных врагом территориях. (9)
Руководителем ОГ был назначен майор государственной безопасности Павел Судоплатов, тот самый боевик, который в 1938-м уходил из кремлевского кабинета Сталина на убийство Евгения Коновальца, а в 1939-м в том же кремлевском кабинете планировал вместе с вождем операцию «Утка» по уничтожению Льва Троцкого.

ПРИКАЗ НКВД СССР № 882
О создании Особой группы НКВД СССР
5 июля 1941
1. Для выполнения специальных заданий создать Особую группу НКВД.
2. Особую группу подчинить народному комиссару.
3. Начальником Особой группы назначить майора государственной безопасности тов. Судоплатова П. А.
Заместителем начальника Особой группы назначить майора государственной безопасности тов. Эйтингона Н. И.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Л. Берия

Павел Судоплатов. Москва, 1941

Это может показаться странным, но у нас особое отношение к Судоплатову. Мы собрали все, написанные им книги, статьи, опубликованные и неопубликованные воспоминания и, что называется, «проглотили», жадно вылавливая между строк крупицы правды.
Он не был особенно «щедр» на правду этот сталинский боевик, и все же достаточно много и откровенно написал о том, о чем другие предпочли молчать, унеся эту правду с собой в могилу.
Одна из книг Судоплатова, изданная уже после его смерти на базе дневников и магнитофонных записей, была подарена нам его внуком Владимиром Зенковым.

Но вернемся к Особой группе.
Вспоминает Судоплатов:

Надпись, сделанная Зенковым на книге деда «Спецоперации. Победа в тайной войне 1941-1945», ОЛМА-ПРЕСС, М., 2005

«...мне было поручено возглавить всю разведывательно-диверсионную работу в тылу германской армии по линии советских органов госбезопасности. Для этого в НКВД было сформировано специальное подразделение – Особая группа при наркоме внутренних дел.
Приказом по наркомату мое назначение начальником группы было оформлено 5 июля 1941 года». (10)

Костяк Особой группы составляли оперативные сотрудники НКВД, имевшие к этому времени уже большой опыт различных, «сухих и мокрых», операций за рубежами Страны Советов.
Основным направлением работы группы было проникновение на оккупированную противником территорию и создание там нелегальных резидентур. Удачей считалось внедрение агента в одну из специальных служб противника или вербовка сотрудника этой службы.
Задача, как можно себе представить, была опасной, и успех ее зависел не только от личных качеств агента, но и от удачно подобранной «легенды».
И тут надо отдать должное советской Внешней разведке – в искусстве «легендирования» ей не было равных. Особенно отличалась в этом, кстати, старший лейтенант госбезопасности Эмма Каганова – еврейская жена Павла Судоплатова.

Боевая подруга Судоплатова Эмма Каганова

Особенно распространенными были две придуманные ею «легенды».
В первом случае, агент оставался на покинутой Красной Армией территории, якобы, в ожидании немецких «освободителей», и сразу же «выражал горячее желание служить Великой Германии». А во втором – агент сдавался в плен и точно так же сразу же «выражал горячее желание».
В обоих случаях агенты были снабжены всеми необходимыми документами, с указанием их немецкого, или другого подходящего происхождения, и различными справками, удостоверяющими, что данная личность «пострадала от советской власти». Не лишним в этом разе было и прекрасное знание немецкого языка, отшлифованного до блеска в разведывательной школе ШОН в Балашихе.
Вспоминает Судоплатов:

«Мы знали, что немцы ищут людей, пострадавших от советской власти, и будут стремиться, опираясь на них, создавать свою агентурную сеть и администрацию. Поэтому мы оставляли на оккупированной территории проверенных людей из этой категории. Они становились приманкой для противника и внедрялись, таким образом, в спецслужбы и администрацию…».

Работа, проводимая Внешней разведкой, конечно, не исключала аналогичных мероприятий, проводимых Военной разведкой, республиканскими и местными органами НКВД, партийными органами и многими другими подобными структурами.
Размах этой работы даже трудно представить.
Так, в интересующем нас районе, на Украине, только по линии республиканского НКВД, с 2 августа 1941-го по 1 марта 1942-го, было сформировано 1.874 партизанских отрядов, общей численностью 29.307 человек, и заслано в тыл врага 776 агентов-одиночек. (11)
Но мы, со своей стороны, остановимся здесь исключительно на резидентурах Внешней разведки, поскольку именно эти профессиональные резидентуры имели наиболее устойчивую связь с Москвой и систематически поставляли в Центр информацию, связанную, в частности, с режимом, установленным оккупантами на захваченных территориях, и уделяли особое внимание взаимоотношениями оккупантов и местного населения.
Первые подпольные резидентуры Внешней разведки были созданы в трех важнейших в стратегическом отношении пунктах, Киеве, Одессе и Николаеве. Предполагалось, что этот подземный «трехглавый крот» будет не только «бороться с врагами», но станет всевидящим оком Сталина на оккупированных территориях.


«Трехглавый крот»

Резидентами во всех трех городах стали лучшие люди Внешней разведки.
В Одессе - капитан госбезопасности Владимир Молодцов, в Николаеве – капитан госбезопасности Виктор Лягин, а в Киеве – старший лейтенант Иван Кудря.
Эти люди были выбраны не случайно.
Капитан Молодцов занимал пост начальника румынского отделения разведки и был хорошо знаком с повадками своих будущих «клиентов». В юности он несколько лет работал забойщиком на угольных шахтах под Москвой, и этот, вроде бы малозначащий факт имел большое значение, поскольку местом пребывания подпольщиков должны были стать одесские катакомбы.
Капитан Лягин окончил Ленинградский индустриальный институт и, как инженер-судостроитель, отлично подходил для работы в Николаеве, «богатом» судостроительными и судоремонтными заводами. Несколько последних лет он, кстати, провел в Соединенных Штатах, где под дипломатическим прикрытием вел активный шпионаж в области американского военно-морского флота.
Старший лейтенант Кудря в последние годы по линии НКВД вел борьбу с украинскими националистами во Львове и хорошо знал специфику Украины.
Все трое прибыли на места своего назначения - в Одессу, Николаев и Киев - в конце июля 1941-го, то есть задолго до того часа, когда можно было предположить, что эти города будут захвачены врагом.
У каждого из них была своя, тщательно подготовленная, «легенда» и соответствующие ей документы и явочные квартиры, а заодно и деньги, рации, надежные боевые товарищи и даже, как было принято во Внешней разведке, «оперативные жены».
Молодцов, под псевдонимом «Павел Бадаев», объявился в Одессе 19 июля, Лягин или, как теперь его следовало называть, «инженер Виктор Корнев» прибыл в Николаев 28 июля, и примерно тогда же в столицу Украины прибыл Кудря - «щирий укриiнець Иван Кондратюк».
Все трое выполнят назначенную им миссию и погибнут.
Все трое будут посмертно награждены Золотыми звездами Героя Советского Союза.
О Молодцове-Бадаеве мы с вами уже говорили - именно он и его боевые товарищи сумели разведать день и час совещания румынских бонз в Доме на Маразлиевской и передать информацию в Севастополь. Результатом этой невероятной операции стал взрыв Дома на Маразлиевской, который, в свою очередь, вызвал ярость Антонеску и повлек за собой беспрецедентное в человеческой истории злодейство – одновременное повешение 5.000 (пяти тысяч!) человек.
Молодцов, конечно, докладывал об этих зверствах в Москву, как докладывал обо всем, что происходило в оккупированной Одессе.
Как отмечено в рапорте начальника оперативной группы SSI майора Иона Курерару, ответственного за поимку Молодцова, Бадаев «располагал широкой, умело созданной сетью …. и мог передавать в Москву точную информацию, касающуюся самых различных сторон этого большого города…». (12)
Правда, информация, переданная Молодцовым, для нас лично была уже, можно сказать, «post factum», или даже, точнее, «post mortum». Она поступала в Москву после захвата Одессы и никак не могла повлиять на эвакуацию, предшествовавшую захвату, никак не могла «подвигнуть» советскую власть на вывоз еврейских детей.
Но «крот»-то был трехголовый!
У Сталина были еще два источника информации – в Николаеве и в Киеве.
Николаев был оккупирован за два месяца до падения Одессы - 16 августа 1941-го, когда здесь, у нас, все еще шла эвакуации, и информация об убийствах детей, полученная из Николаева в эти дни, могла бы нас спасти.
Вопрос лишь в том, была ли такая информация получена?


Улыбка резидента

Резидент Внешней разведки в Николаеве капитан госбезопасности Виктор Лягин был удивительно красивым мужчиной.
Возможно, не очень корректно начинать рассказ о резиденте разведки с такой сентенции. Но и обойти этот вопрос никак не возможно. Лягин действительно был необычайно красив.
Высокий блондин с лучистыми серыми всегда смеющимися глазами и белозубой улыбкой. Перед этой улыбкой не могла устоять ни одна женщина, да и мужчины нередко подпадали под ее обаяние.

Капитан госбезопасности Лягин

Что говорить, даже сам контр-адмирал Карл фон Бодеккер, солидный уже 66-летний пруссак, занимавший пост «обер-верфь директора Восточных территорий», буквально влюбился в Лягина, так и сыпавшего шутками на своем «чистокровном берлинском».
Бодеккер не только стал личным другом советского шпиона и диверсанта, но и сделал его техническим консультантом «Южной верфи» - такое имя во время оккупации носил Черноморский судостроительный завод (ЧСЗ), под эгидой которого были все судостроительные и судоремонтные заводы Николаева и Одессы.
Но, как же он мог так «проколоться», этот барон фон Бодеккер?
Как мог «впустить» на важнейший германский военный объект советского шпиона и диверсанта?
А он и не «впускал»!
Если хотите знать - он «впустил» на «Южную верфь» не капитана госбезопасности Лягина, а совсем другого человека – «талантливого молодого инженера Виктора Корнева, вполне лояльного к новой власти и женатого, кстати, на красавице-немке из известной в Берлине семьи Дуккарт».
Но как капитан госбезопасности Лягин превратился в инженера Корнева, да еще женатого на красавице-немке из известной в Берлине семьи Дуккарт?
О, это длинная история, и немалую роль в ней сыграл Его Величество случай.
С июля 1939-го 30-летний чекист Виктор Лягин, как сказано, «по делам службы» находился в США, но, как только грянула война, он помчался в Москву, спеша как будто бы навстречу смерти.
Вспоминает Павел Судоплатов:

«Группой в Николаеве руководил бывший заместитель начальника англо-американского отдела научно-технической разведки НКВД Виктор Лягин. В тыл противника он отправился по собственной инициативе…
Его вело бесстрашие.
Он оставил семью, все свои привилегии руководящего работника. Даже личную автомашину, что было в то время большой редкостью, добился приема у Берии и подписал рапорт о направлении его резидентом в Николаев….
Мы категорически возражали против этого, зная, что он был довольно обстоятельно осведомлен о работе нашей разведке за кордоном. И назначение такого человека на рискованное дело противоречило нашим основным принципам и правилам использования кадров…».

Ой, темнит-темнит что-то наш уважаемый товарищ Судоплатов, не хочет, видимо, принимать на себя ответственность за гибель резидента. Но очень уж «подходит» личность Лягина для выполнения миссии, ожидавшей его в Николаеве. И отправился он туда наверняка не случайно, и не по своей инициативе…
Ну да, ладно. Лягин подал рапорт. Берия подписал.
И резидент, снабженный «легендой» и документами на имя инженера Виктора Корнева, отправился в Николаев.
Здесь его встретили местные органы госбезопасности, устроили на работу на Черноморский судостроительный завод и сняли комнату у немки-фольксдойче «фрау» Эммы Дуккарт, вдовы расстрелянного в 1937-м врача-невропатолога. Все, как вы видите, в соответствии с «принципами и правилами» Внешней разведки.
Но тут возникло одно непредвиденное обстоятельство, грозившее провалом всей операции. К фрау Дуккарт внезапно приехала из Ленинграда дочь, «фройлен» Магда, желавшая, якобы, во что бы то ни стало забрать мать с собою в тыл.
Встреча Корнева с Магдой была роковой для обоих.
Красавица Магда обрушила на квартиранта весь свой праведный гнев,
А Корнев…
Корнев только улыбнулся…
Улыбнулся своей завораживающей «лягинской» улыбкой.
Улыбнулся и все…
И Магда не только не увезла свою маму в тыл - она и сама осталась в Николаеве. Осталась и стала женой Корнева.
Говорят что «фиктивной женой», ведь Лягин к тому времени был уже дважды женат и имел двух детей - дочурку Тату и названного его именем трехмесячного сыночка.
Говорят что «фиктивной».
А, может быть, «оперативной»?
А, может быть, все это произошло в соответствии с «принципами и правилами» Внешней разведки?
И случай тут не причем.
Просто это старший лейтенант госбезопасности товарищ Эмма Каганова-Судоплатова постаралась и организовала Лягину «оперативную жену» - красавицу ленинградку, профессиональную пианистку и очень смелую женщину?
«Оперативную жену» для Лягина и, заодно, и «оперативную дочь» для Эммы Дуккарт?
Ведь настоящая родная дочь Эммы, насколько мы знаем, давно уже «чалилась» в Караганде, как многие высланные туда фольксдойче, и служила отличной гарантией того, что ее немецкая муттер не «вспомнит» вдруг, чем она обязана родной коммунистической партии, и не перейдет на сторону врага…

Предполагаемая Магда Дуккарт. Николаев, 1941

Среди руин Николаева «семейное гнездо» инженера Корнева было (или, может быть, только казалось?) островком тепла и уюта. Новая власть предоставила своему любимцу особняк, принадлежавший в прошлом дальней немецкой родне Эммы Дуккарт, и этот шикарный особняк всегда был полон гостей. Столы здесь ломились от деликатесов, а воздух был напоен звуками «Лоэнгрина» - это молодая хозяйка услаждала гостей музыкой Вагнера.
Но душою компании был, конечно, Корнев – обаятельный, остроумный, всегда элегантно одетый, он находил ласковое слово для каждого гостя, «не замечая» при этом их откровенных ухлестываний за его красавицей–женой.
Постоянно бывали здесь глава гестапо оберштурмфюрер СС Ганс Санднер, военный комендант города генерал-лейтенант Герман Винклер, начальник жандармского управления области майор Макс Бютнер и даже сам контр-адмирал Карл фон Бодеккер.
Всех их, кроме престарелого фон Бодеккера, после войны будут судить на открытом процессе Военного трибунала. Такие открытые процессы в 1945-1946 годах были проведены во многих городах страны: в Брянске, Смоленске, Ленинграде, Великих луках, Минске, Киеве, Риге и в Николаеве…
Но только не в Одессе! Интересно, почему?
К смертной казни на этих процессах было приговорено 84 военных преступника, из них 18 генералов. Наших, лягинских, «гостей», тоже приговорили к смерти, и 17 января 1946 гола под свист и улюлюканье толпы повесили на Базарной площади города.

Казнь «гостей». Николаев, Базарная площадь, январь 1946

Но все это будет потом, через четыре долгих года, а пока они все за круглым столом в гостеприимном доме «инженера Корнева». Они смакуют дорогой коньяк, жрут испеченный Эммой немецкий «Apffel kuchen» и, почувствовав себя, совсем как в «фатерланде», ведут между собой до ужаса откровенные беседы. О победах и поражениях своей армии, о трудной жизни семей там, в Германии, и о тех жестких мерах, которые, по их мнению, следует применить к «этим партизанам» и к «этим жидам».
Хозяин дома в этих беседах обычно не участвует. Его обязанность - заботиться, чтобы бокалы «гостей» были полны, шутить и аккуратно наводить разговор на интересующие его темы. А еще, конечно, запоминать. Запоминать все до единого слова, до интонации. Ничего не упустить и в ту же ночь передать шифровальщику и радисту, 22-летнему отчаянному пареньку Борьке Молчанову.

Гости смакуют коньяк и жрут «Apffel kuchen», а за окном этой искусственно созданной «виртуальной реальности», горят склады оружия и боеприпасов, уходит на дно лимана многотонный плавучий док, взлетают на воздух ангары на военных аэродромах, гибнут немецкие солдаты и офицеры

Диверсия на Ингульском военном аэродроме. Николаев, 10 марта 1942

Лягин действительно играет с огнем.
То, чем он занимается под носом своих «гостей», очень опасно – ведь Николаев не просто один из многих оккупированных гитлеровцами городов.
Это важнейший морской и речной порт на Бугском лимане Черного моря с высокоразвитой судостроительной промышленностью - столица генерального округа, входящего в рейхскомиссариат «Украина».
Здесь расположен штаб 11-й германской армии во главе с генералом Эрихом фон Манштейном, сменившим погибшего в авиакатастрофе генерала фон Шоберта. И, что еще более существенно, штаб Эйнзатцгруппе «D» во главе с небезызвестным группенфюрером СС Отто Олендорфом.
По этой, а может быть, и по какой-то иной причине, Николаев вызывал особый интерес германской верхушки. Вскоре после захвата города сюда на несколько часов прилетал даже сам Гитлер. Этот исторический визит был запечатлен в киноленте «Deutsche Wochenschan», и восхищенные зрители могли лицезреть фюрера, обозревающего свои новые владения из иллюминатора самолета, а потом, уже на земле, принимающего рапорт главнокомандующего военно-морским флотом гросс-адмирала Редера.
В те же примерно дни Николаев посетил рейхсфюрер Гиммлер и, собрав всех командующих оперативных команд Эйнзатцгруппе «D», еще раз напомнил им о необходимости ликвидации всех находящихся в этом районе жидов и применении самых крутых мер к подпольщикам и партизанам.
Знал ли Лягин об этом? Наверняка знал.
И тем ни менее, он не только не прекратил свою «бурную деятельность», но даже расширил ее – наладил связь с несколькими действующими в этом районе подпольными группами и объединил их в единый «Николаевский центр» с общим боевым штабом.
Теперь работа Лягина становится еще более эффективной, а связь с Москвой, с учетом возросшего числа приемо-передающих устройств, более устойчивой. Гестапо, конечно, перехватывает эти, текущие непрерывным потоком в Москву, сообщения, но понять не может, поскольку незашифрованной в них остается обычно одна лишь странная подпись: «КЕНТ» - эфирная кличка Лягина.
Шифровки будут идти в Москву до марта 1943 года, поскольку лишь в марте 1943-го будет разгромлена николаевская резидентура и арестованы все подпольщики, в том числе сам Лягин и радист его Борька Молчанов.
А это значит, что до марта 1943-го Сталин получал полную информацию о том, что происходит в оккупированном убийцами Николаеве.
Получал и в те дни, когда в 120 км. от Николаева, в борющейся с врагом Одессе шла эвакуация.
Когда до сдачи Одессы оставался еще целый месяц.
Когда нас еще можно было спасти.

 

И далее – везде…

Но что такого нового для Сталина было в шифровках Лягина?
Вернее, что должно было быть?
Что должно было «подвигнуть» Сталина на немедленную эвакуацию евреев?
В эти дни в Николаеве шло чудовищное массовое убийство…
Да, теперь евреев убивают уже не Каунасе и не в Вильнюсе, не в Белостоке, не в Минске и не во Львове. И даже не в Черновцах и не в Кишиневе.
Теперь евреев уничтожают уже в Николаеве – в 120 километрах от Одессы.

ИЗ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ
СВЯЩЕННИКА ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ СВИРИДОВСКОГО
«В сентябре 1941 года по приказанию коменданта г. Николаева и начальника полиции [речь идет о «гостях» Лягина – генерал-лейтенанте Винклере и штурмфюрере Санднере. Авт.] все еврейское население - дети, взрослые и престарелые - должны были покинуть Николаев.
Утром 14 сентября улицы, ведущие к кладбищу, были забиты идущими евреями. Я лично сам был очевидцем шествия евреев-смертников, сам ходил к кладбищу, забитому евреями, в количестве около 10 тысяч человек, всех возрастов…
В течение трех дней гестапо, полиция и жандармерия на автомашинах вывозили с кладбища евреев и расстреливали их в овраге…».

Батюшка Свиридовский не мог, конечно, знать, как это убийство было организовано. А организовано оно было, как говориться, по всем правилам - под руководством самого группенфюрера СС Отто Олендорфа, который даже по его собственному признанию на Нюренбергском процессе уничтожил на Юге Украины 90 тысяч евреев. (13)
Прежде всего, всем жидам Николаева было приказано явиться 14 сентября 1941 года на регистрацию документов к старому еврейскому кладбищу. А оттуда в течение трех дней их на грузовиках или пешим порядком, по Херсонской дороге, перегнали в село Воскресенское к оврагу, который стал их общей могилой.
Ну чем не прелюдия к Бабьему Яру или к Дальнику?!
И вызывает только удивление, что Лягин, такой, как известно, порядочный и смелый человек, видя это, по выражению батюшки Свиридовского, «шествие евреев-смертников» не попытался что-нибудь предпринять.
Ведь он-то, наверняка, знал об этой акции заранее, ведь его высокопоставленные «гости», - непосредственные ее исполнители - глава гестапо, начальник жандармского управления и военный комендант города - наверняка в его присутствии о ней толковали.
Ну, хотя бы листовку, что ли, какую-нибудь распространил, чтобы не выходили на «регистрацию».
Или детей с собою не брали, на соседей, что ли, оставили…
Ведь, как известно, «Николаевский центр» выпускал десятки тысяч печатных и рукописных листовок. Бесстрашные женщины и подростки, рискуя жизнью, расклеивали их по городу, не оставляя «без внимания» даже здания, занимаемые гестапо и жандармерией.
Многие из этих листовок сохранились до наших дней.
Их можно увидеть в Николаевском музее партизанского движения.
Он размещается, кстати, в том самом, старинном особняке, на Черноморской, №5, где в 1941-м собирались высокопоставленные «гости» инженера Корнева.
Темы листовок разнообразны. Они касаются положения на фронтах, содержат призывы к борьбе с оккупантами и саботажу всех их мероприятий, требуют препятствовать угону молодежи в Германию, требуют оказывать помощь советским военнопленным, сумевшим бежать из концлагерей.
Но ни одна из этих листовок не касается евреев.
Ни прямо, ни косвенно.
Листовки не призывают евреев не выходить на регистрацию документов и не требуют от местных жителей помогать евреям, укрывать их, как они укрывают угоняемую в Германию молодежь или бежавших из концлагерей советских военнопленных…
Ну да ладно, оставим в покое «Николаевский центр».
В Николаевской области было по официальным данным более ста (точнее, 110!) партизанских отрядов и диверсионных групп!
Кроме «Николаевского центра», был еще какой-то просто «Центр». И «Патриот Родины», и «Партизанская искра», и еще, и еще…
В общей сложности, около 25 тысяч человек и … НИ-ЧЕ-ГО.
Ни одного ребенка, вырванного из колонны, гонимой на смерть.
Ни одного уничтоженного конвойного.
Да нет, этого просто не может быть!
Просто не может быть, чтобы ни один командир партизанского отряда не предпринял чего-нибудь для спасения идущих на смерть людей.
Просто не может быть, чтобы хотя бы один из всех - партизан, подпольщиков, диверсантов - не попытался на свой страх и риск пробраться в ночи на старое еврейское кладбище, где трое суток почти без охраны ждали «отправки на регистрацию» евреи. Не помог бежать хоть одному еврейскому мальчишке.
И если этого не произошло, то возникает мысль, что был тут, наверное, особый приказ, запрещавший всем им - партизанам, подпольщикам и диверсантам - «вмешиваться» в судьбу евреев. Убийство евреев, наверное, не входило в состав мероприятий, которым следовало «мешать».
Шествие смерти 17 тысяч евреев по улицам Николаева и убийство их в Воскресенском овраге прошло «без эксцессов».
А еще через 9 дней, 23 сентября 1941-го, так же спокойно и «без эксцессов» пройдет убийство в Киеве, в Бабьем Яре. А там, в октябре 1941-го, в Одессе, в противотанковых рвах Дальника, и в Мариуполе, у агробазы им. товарища Петровского. А в декабре 1941-го, в Харькове, в Дробицком Яре, и в Транснистрии, в Богдановской Яме.
И далее – везде. В августе нового уже 1942 года в Ростове-на-Дону, в Змиевской Балке, и в сентябре 1942-го на Северном Кавказе, у железнодорожной станции «Минводы»…


Ай-яй-яй, герр группенфюрер СС…

Трагедия евреев Николаева продолжалась не один день.
Ее видели тысячи - и партизаны, и подпольщики, и просто местные жители. Отчеты партизан и подпольщиков, как видно, еще и сегодня не рассекречены, как и, предполагаемый нами, приказ «не вмешиваться», а вот протоколы опросов местных жителей доступны.

ИЗ ПРОТОКОЛА ОПРОСА
1944 год. Июня 30 дня г. Николаев.
Я уч. уполномоченный 1 го. Гом НКВД Совацул с/числа опросил гр-ку
Чусная Мария Петровна рожд.1907г. урож. Очаковского р-на …
с. Анчик нац Украинка, из крестьян бедняк грамотная, б/п.
семейная, не судимая прожив. по ул Плехановская 80.
По ул. Плехановской д.№ 80 проживали семья:
1) Богуславский Михаил лет примерно 35
2) Богуславская Мария лет 35 3) Их дети Богуславский Фима лет10
4) Богуславская Софья возраст 4 года 5) Богуславская Александра возраст 5 лет 6) Харитонова Груня лет 70 7) Харитонов Миля возраст лет 70
По нации евреи.
14 Сентября1941 года их немцы забрали на кладбище и больше они не вернулись.
Больше по данному делу показать ни чего не могу, с моих слов записано верно и мне прочитано. ксиму Чусная.
Опросил уч уполномочен 1-го Гом НКВД Сов.
[Орфография документа сохранена. Ксерокопия. Личный архив авторов].

Ксерокопия протокола опроса жительницы Николаева Марии Чусной. Николаев, 30 июня 1944

20 сентября 1941-го акция уничтожения евреев Николаевской области была, как видно, закончена. И в тот же день в РСХА в Берлин полетел соответствующий рапорт:

Главе Полиции Безопасности
Берлин, 20 сентября 1941
16 копия (36 копий)
ОПЕРАТИВНЫЙ СИТУАЦИОННЫЙ РАПОРТ
ПО УКРАИНЕ, № 89
Эйнзаицгруппе «D»
… В настоящее время еврейский вопрос в Николаеве и в Херсоне приходит к своему завершению.
В каждом из городов уничтожено около 5.000 евреев.
В этих местах оказалось очень мало коммунистов, т.к. все они ушли вместе с Советами…
[«The Einsatzgruppen Repopts, July 1941-January 1943», Holocaust Lib, N, Y. 1989. Перевод наш, выделено нами, Авт.].

Ай-яй-яй, герр группенфюрер СС Отто Олендорф, как же так, «слона-то вы и не приметили»?
Надо же!
Двадцать девять тысяч партизан, подпольщиков и диверсантов действуют в Николаеве и области. Почти каждый день взрываются самолетные ангары и склады оружия и боеприпасов. Военный комендант Николаева и глава гестапо распивают коньяк и жрут «Apffel Kuchen» в доме резидента советской Внешней разведки.
А вы рапортуете в Берлин, что все коммунисты «ушли вместе с Советами»? Нехорошо получается…

Нет, конечно, все это время гитлеровцы чувствовали, что в городе орудуют партизаны, прилагали огромные усилия, чтобы их обнаружить и, в конце концов, вышли на группу советской Военной разведки. В средине ноября 1941-го был арестован резидент ГРУ по кличке «Андрей», с которым Лягин был на прямой связи.
Опасность нависла над всем «Николаевским центром».
В такой ситуации Лягин принимает решение на время «залечь на дно».
Милейший контр-адмирал фон Бодеккер устраивает инженеру Корневу долгосрочную командировку.
Куда? Вы не поверите – к нам, в Одессу!
На одесский судоремонтный завод им. Марти.
Инженер Корнев и его красавица-жена прибыли в Одессу 26 ноября 1941-года и пробыли здесь около четырех месяцев, всю зиму – до начала марта 1942-го.
Чем занимался Лягин в Одессе?
Известно, что он связался с Молодцовым-Бадаевым и вместе с его людьми организовал несколько успешных взрывов на немецких военных кораблях. Взрывы эти случались в море спустя много дней после окончания ремонта на заводе - от мин замедленного действия, закаммуфлированных под брикеты угля.
Подрыв вражеских кораблей был чрезвычайно важен для хода войны, и после того, как Лягин покинул Одессу, туда был заброшен другой нелегал Внешней разведки, тоже инженер и тоже судостроитель Николай Гефт.
Одессит и немец-фольксдойче, выпускник одесского Водного института, Гефт в начале войны был выслан вместе с семьей в Караганду, а в 1942-м вдруг объявился в городе с обычной «судоплатовской» легендой, которая на этот раз удивительно напоминала его собственную жизнь. Жена его и двое детей, при этом, оставались в Караганде и, так же, как дочь Эммы Дуккарт, служили гарантий того, что их муж и отец не посмеет «выкинуть что-нибудь этакое».
С помощью родственников-фольксдойче Гефт достаточно быстро легализовался и начал работать в организации под названием «Стройнадзор», под контролем которой был ремонт кораблей на заводе им. Марти. А весной 1944-го и вообще занял пост главного инженера этого завода.

Нелегал Внешней разведки Николай Артурович Гефт

Группа Гефта, так же, как группа Лягина «промышлявшая» взрывом немецких кораблей с помощью мин, закаммуфлированных под брикеты угля, так и не была раскрыта. После освобождения города Гефт пошел на фронт и погиб в бою, осенью 1944-го, где-то в Польше.

Но вернемся к Лягину.
В феврале 1942-го арестовали Молодцова-Бадаева, и инженеру Корневу пришлось бежать обратно в Николаев, под крыло милейшего контр-адмирала фон Бодеккера.
Правда за время его отсутствия ситуация в Николаеве усложнилась.
И Лягин начинает нервничать. Ищет выход, пытается наладить связь с партизанами из Знаменских лесов и … опаздывает. По его следам уже идут гестаповцы.
В начале февраля 1943 года инженера Корнева арестовали, жестоко пытали и, в конце концов, расстреляли.
Можно только представить себе шок, в который этот арест поверг его бывших «гостей». Особенно престарелого контр-адмирала фон Бодеккера, который, как видно, именно по этой причине вышел в отставку и 28 февраля 1943-го покинул Николаев, что, несомненно, спасло его от позорной смерти на виселице.
«Мать и дочь Дуккарт», на удивление, гестапо не тронуло. После казни Корнева они уехали в Германию и перекантовались там до конца войны. Но зато по ее окончании их «тронуло» НКВД. Впрочем, как многих других героев советской разведки.
Фрау Эмма Дуккарт по старости лет была отправлена в Караганду, где рядом с настоящей дочерью и закончила свою жизнь. А вот ее «оперативной дочери» - красавице Магде (или как ее там?) была уготована более жестокая судьба: Лубянка, Бутырка и, наконец, последняя остановка - Казанская психушка НКВД.
Впрочем, обе они - и Эмма, и ее «дочь», в дальнейшем были реабилитированы и даже награждены медалями «За боевые заслуги».
Посмертно.

Еще не поздно…

А мы пока вернемся в сентябрь 1941 года, к тем «веселеньким» дням, когда из открытых окон уютной гостиной старинного особняка на Черноморской улице Николаева звучал Вагнер, и захмелевшие от марочного коньяка «гости» инженера Корнева, не обращая внимания на присутствие «дам», отпускали грязные шутки по поводу «этих жидов».
К тем дням, когда «эти жиды» - 17 тысяч взрослых и детей - тянулись, шли по этой самой Черноморской улице к старому еврейскому кладбищу на смерть.
К тем дням, когда в одной из многочисленных комнат того же особняка, отчаянный 22-летний парнишка Борька часами выстукивал точки и тире шифровок, подписанных странным именем «КЕНТ».
К тем дням, когда в 120 километрах от Николаева, в Одессе все еще шла эвакуация.
К тем дням, когда до сдачи Одессы оставался еще целый месяц.
Когда нас еще можно было спасти.

Между тем, Одесса уже совсем опустела…
Из 600 тысяч жителей города осталось чуть больше половины – всего 360 тысяч человек.
Это число, на удивление, определяется довольно точно: с одной стороны, как известно, 25 августа 1941-го населению было выдано 360 тысяч хлебных карточек, а с другой, в соответствии с проведенными нами расчетами, до 1-го сентября 1941-го из Одессы было эвакуировано около 240 тысяч человек.
Два этих числа, 360 и 240 тысяч, дополняя друг друга, как раз и составляют 600-610 тысяч жителей довоенной Одессы, включая прибывших в город в первые дни войны беженцев из Бессарабии.
До сдачи Одессы остается еще целый месяц, и можно еще успеть эвакуировать некоторое число из остающихся здесь 360 тысяч, особенно, если, ввиду особых обстоятельств, ставших известными после захвата Николаева, отказаться от вывоза, скажем, металлолома, или занимающих много места на палубах тяжеленных тендеров и железнодорожных вагонов.
Проблема только заключается в том, что большая часть из этих «недоэвакуированных» представляют собой … «балласт».
А «балласт», как известно, «эвакуации не подлежит»!
Не подлежал он эвакуации вчера и не подлежит сегодня, несмотря на то, о чем «кричат» шифровки из Николаева, несмотря на то, что 17 тысяч евреев - взрослых и детей, принадлежавших, как видно тоже к «балласту» и потому не эвакуированных из Николаева, уже расстреляны в Воскресенской Балке…
Еврейских детей Одессы не должна постигнуть участь еврейских детей Николаева!
Теперь мы уже знаем – крылатый лозунг: «Одесса была, есть и будет советской» - не имеет ничего общего с действительностью!
Одесса будет сдана.
Одессу уже давно готовят к сдаче. С того самого дня, 2 июля 1941-го, когда специально присланный рефрижераторный теплоход «Кубань» вывез из городского холодильника все хранившиеся там запасы продовольствия.
Но сегодня ведь только начало сентября и до сдачи Одессы есть еще целый месяц. Детей еще можно успеть эвакуировать.
Нас еще можно спасти…

Библиография

(1) Alexander Dallin, "Odessa, `941-1944",Oxford, 1998
(2) «Дом князя Гагарина». Сборник научных статей и публикаций. Вып. 4. РИА «СМИЛ», 2007
(3) «73 героических дня». Изд. «Маяк», Одесса, 1974
(4) И. И. Азаров «Осажденная Одесса», Военное издательство Министерства обороны СССР, М., 1966
(5) «Доклад Первого секретаря Одесского обкома КП(б)У Колыбанова. Партийный архив Одесского обкома КП Украины, ф.11, оп. 2, д. 620, лл.1-24. Датируется по содержанию.
(6) Яков Верховский, Валентина Тырмос, «Сталин. Тайный сценарий начала войны», ОЛМА-ПРЕСС, М., 2005
(7) «1941 год». Документы. Международный фонд «Демократия» М., 1998
(8) «Известия ЦК КПСС», №6, 1991
(9) «Начало». Органы Государственной безопасности СССР. Сборник документов Великой Отечественной войны. Изд. «Русь». М., 2000
(10) Павел Судоплатов, « Спецоперации. Лубянка и Кремль, 1930-1950 годы», ОЛМА-ПРЕСС, М., 1999
(11) Докладная записка наркома внутренних дел УССР Василия Сергиенко секретарю КП Украины Демьяну Коротченко «О деятельности НКВД УССР по организации и руководству оперативной деятельностью партизанских формирований в тылу противника» , 06. 03.1942. Центральный державний архiв громадянських об?еднань Украiни - ЦДАГО, ф.1, оп.22, стр. 11-12
(12) Jean Ancel "Transnistria", Bucuresti, 1998
(13) Яков Верховский, Валентина Тырмос, «Жизнь, поставленная на перфокарту», Тель-Авив, 2009