За справедливость с чистой совестью

Роман Иоффе
 

Прочитав в рубрике гайд-парк газеты «Новости недели» от 17.01.13 статью координатора Всеизраильского объединения беженцев-жертв Катастрофы госпожи Эсфирь Гуревич «За справедливость» я несколько ночей не мог уснуть, даже удвоив дозу снотворного. В статье сказано, что все выжившие в Катастрофе пострадали в равной степени те кто «побывал в гетто и концлагерях» и те, кто бежал от фашистов.
В голове не укладывалось, на какие искажения действительности могут пойти люди ради того, чтобы достичь желаемого результата.

Я один из инициаторов и активный участник организации «Бывшие малолетние узники», осмысливание этой статьи заставило меня снова вспоминать все пережитое.

Когда мне было 4 года я вместе мамой, моим старшим братом Ефимом и младшей сестренкой оказались на территории Минского гетто.
До возникновения гетто моей маме и бабушке удалось продать (обменять) вещи: швейную машину, велосипед на продукты, которые спрятали в погребе. Там же бабушка закрывала нас, детей, и маму на время, когда шла облава или погром. Нам, детям, было трудно сидеть в подполье, не разговаривать, сдерживаться, чтобы даже не кашлянуть, когда это невыносимо хочется.

Через некоторое время начался голод. От голода умерла моя младшая сестричка. Мы жили в постоянном страхе уничтожения – боялись стука в дверь, топота сапог над нашими головами. Десятки наших родственников были расстреляны и умерщвлены в душегубках.

В этом гетто мы были до осени 1943 года.
Моя мама родилась во Франции и в возрасте 12лет вместе с родителями в 1924 году переехала жить в г. Минск. Естественно она хорошо говорила на французском и знала немецкий язык.
В начале 1943 года нашу маму вместе с группой узников гетто периодически отправляли на работу на территорию бывшего радиозавода. Техническим руководителем работ там был немецкий унтер-офицер из Эльзас Лотарингии (граница с Францией) и он общался с мамой на французском языке.
На территории этого завода были два барака, в которых жили евреи – это было «Малое еврейское гетто». Осенью 1943 года незадолго до уничтожения Минского гетто маме удалось договориться, что ее вместе со мной и братом возьмут в «Малое гетто» при условии, что мы все будем выполнять различные работы. Там начался один из тяжелейших периодов в наших страданиях.

В этом лагере находились порядка пятидесяти евреев, которые весь световой день были заняты на различных работах. Здесь, как и в гетто, было холодно и голодно. Большой радостью для нас было блюдо из картофельных очисток, поджаренных на техническом масле.
Первое время казалось, что существование в этом лагере более спокойное, чем в гетто потому, что не было ежедневной угрозы уничтожения, но, конечно, никто не мог знать, что нас ожидает в будущем.
Относительное спокойствие продолжалось недолго - охрану нашего лагеря сменили, вместо немцев нас стали охранять латыши. Страдания людей резко возросли. Всех нас каждую ночь выгоняли из бараков, выстраивали на "плацу" и под охраной солдат и рычащих, рвущихся с привязи овчарок держали по несколько часов. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, я чувствую дыхание этих собак, морды которых были на уровне моего лица.

При каждом таком построении находился повод, чтобы на виду у всех кого-то избить. Абрама Шапиро на весь день привязали к столбу (не касаясь ногами земли) за то, что он последним прибежал на утреннее построение. После такой кошмарной ночи утром раздавалась команда : «Уфштейн, гальб зекс» - «Подъем – пол шестого» (написал по немецки потому, что так это сохранилось в моей памяти).

В один из дней на складе завода была обнаружена мина. Вынести эту мину на пустырь заставили молодого парня Файвиша Голомба. При встрече в Израиле Файвиш рассказал мне, что однажды он принес в кочегарку для сжигания отходы, положил их в накопительную комнату и услышал разговор в соседнем помещении, где были топки печей. Туда пришли погреться двое охранников-латышей, а рабочий из нашего гетто принес отходы для сжигания. Они посмеивались над евреем, что он с большого расстояния бросает в топку отходы, и когда он подошел ближе, они с хохотом столкнули его в огонь. Файвиш испугался и поспешно ушел оттуда, чтобы латыши не знали, что был свидетель их преступления, но крик этого несчастного Файвиш запомнил на всю жизнь.

В таких жутких условиях мы находились более 7 месяцев.
Когда Советская армия приближалась к Минску, немцы решили вывезти завод и людей, которые на нем работали. Под обстрелами с воздуха и падающими бомбами нас грузили в вагоны. Тех, кто пытался бежать на виду у всех расстреляли.

Оставшихся людей охрана загнала в вагоны. Мы были обречены на дальнейшие жизненные испытания.
Нас привезли в тюрьму г. Познань (Польша), а через некоторое время отправили в концлагерь Берген-Бельзен. Я попал в барак для матерей с детьми, а мой брат Ефим оказался в мужском лагере. Все мы терпели голод, холод и издевательства. В этот период войны немцы прекратили сжигать узников в крематориях, то ли боясь дальнейшей расплаты, то ли для того, чтобы не был виден дым крематориев. В это время началась эпидемия брюшного тифа, в нашем бараке каждый день умирали десятки детей и женщин.

На телегах, запряженных женщинами, умерших перевозили за территорию барака и складывали штабелями. Женщины, которые пришли, чтобы отвезти мою маму на площадку умерших, обнаружили, что она еще жива и перенесли ее на сторону живых. Я тоже переболел брюшным тифом, но выжил.

После освобождения нашего лагеря мы были настолько истощены, что англичане выносили нас на носилках в машины скорой помощи, еду нам давали маленькими порциями, постепенно увеличивая. Вспомните фотографии «живых скелетов», экспонируемые в Яд Ва-Шем - такими были и мы.

Выжили единицы из тысяч узников. При воспоминании о лагере, всегда вижу высокие штабели из трупов взрослых и детей возле нашего барака.

Постоянный страх и истощающий голод нанесли невосполнимый ущерб детскому организму. После войны много лет меня лечили от туберкулеза. Еще в молодом возрасте я почувствовал, что у меня дрожат руки, а 1994 году в Израиле меня признали инвалидом из-за поражения нервной системы.

В статье «За справедливость» высказано весьма странное мнение о том, что «дети в возрасте 2-3 лет даже страшную реальность не в состоянии воспринимать». Для того, чтобы это понять нужно было видеть ужас в глазах этих детей. А чего стоит выражение «кто побывал в гетто и концлагерях»...

Безответственные заявления подыгрывают тем, кто отрицает Холокост, ведь если эвакуированные и узники гетто и концлагерей жили в одинаковых условиях, то может создаться впечатление, что фашисты так же, как и Советский Союз, просто не могли обеспечить лучшие условия существования.
Какую правду мы хотим донести до нашей молодежи?

Связанные материалы:
Ефим Иоффе. Что такое Шоа?
Сергей Сушон. О некоторых важных определениях.