"Никаких шансов на жизнь…"*
Яков Зубарев
Фото автора и посольства Чехии в Израиле
 Недавно посол Чехии в Израиле Томаш Пояр устроил в своей герцлийской резиденции необычный прием. Его почетным гостем стала Рут Бонди – известная израильская писательница и журналистка, обладатель многих литературных и журналистских премий. Уроженка Праги, Рут прошла в годы Второй мировой войны через три концлагеря, включая самый страшный - Аушвиц, потеряла в этих лагерях своих мать и отца, чудом осталась в живых сама. И - отметила в эти дни свое 90-летие.
Посол Томаш Пояр – тоже наш соплеменник. Еще мальчишкой он бегал по комнатам чешского посольства в Тель-Авиве, хозяином которого в начале 90-х годов был его отец, первый посол Чешской Республики в Израиле после ее постсоветского возрождения. Теперь он сам стал дипломатом, несколько лет был первым заместителем министра иностранных дел Чехии, а когда представилась возможность вернуться в нашу страну, без сомнений согласился на должность, которую некогда исполнял его отец.
Среди многочисленных своих обязанностей особо важной посол считает связь с евреями-выходцами из Чехии. Юбилей Рут Бонди стал в данном случае еще одним поводом выказать свои уважение и признательность людям, которые, пройдя огонь Катастрофы, проявив мужество и несгибаемую волю, пронесли сквозь всю свою жизнь память о страшных годах и заняли достойное место в обществе.
На торжество по случаю юбилея в резиденцию посла были приглашены члены семьи Рут Бонди, представители общины чешских евреев в Израиле, первый посол Израиля в Чехии, один из первых боевых летчиков Израиля - Хуго Мером, прошедший курс подготовки в Чехии. Среди немногочисленных гостей оказался и автор этих строк. На вечере прозвучали теплые слова о давней дружбе Чехии и Израиля, о той неоценимой помощи, которую оказала Чехия в поставках оружия молодому еврейскому государству в его войне за Независимость, о сегодняшнем тесном сотрудничестве между двумя странами. Несмотря на преклонный возраст, и сама Рут - без всяких признаков слабости, стоя рассказала собравшимся о своем жизненном пути, о том, что ей пришлось пережить в годы войны.
 А потом, как и положено, были подняты бокалы шампанского за здоровье героической женщины, зажжены свечи на специально приготовленном к этому дню торту – естественно, "Прага".
Конечно, рассказ героини вечера был короток, но мне захотелось поближе познакомиться с этой удивительной женщиной, к тому же, моей коллегой, проработавшей несколько десятков лет в одной из ведущих газет Израиля, печатном органе рабочего движения – "Давар". И мы встретились в ее рамат-ганской квартире, расположенной в тихом, зеленом уголке на берегу реки Яркон.
- Я родилась в Праге. В моем доме говорили на чешском, а в школу я пошла немецкую – мама хотела, чтобы я хорошо знала также немецкий язык. На идише в Чехии почти никто не говорил – только очень пожилые евреи. Отец мой работал в банке прокуристом – важная должность с правом подписи финансовых документов. Его зарплата была достаточно высокой, так что мама не работала и вела все домашнее хозяйство.
После окончания средних классов родители отправили меня учиться в торговую школу, но я там проучилась всего полтора года. После оккупации Чехии Гитлером евреям запретили учиться в этой школе, но я была этому рада, поскольку не имела никакой склонности к торговой деятельности. Но приход в страну немцев привел меня в молодежное сионистское движение.
Конечно, мы ощущали себя евреями. Мы не были религиозны, но еврейство "сидело" в нашей крови. Мои бабушка и дедушка каждую суббботу ходили молиться в синагогу, бабушка была даже ответственной за кассу "Керен каемет ле-Исраэль".
- А вы помните, как немцы вошли в Прагу?
- Конечно! 15 марта 1939 года я стояла со школьной подругой на площади Вацлава и наблюдала за колоннами машин с фашистами. Мы плакали. А папу уволили буквально на следующий день – без всякой компенсации. Его банк был связан с Дрезденским банком, и потому здесь не стали даже ждать приказов сверху. Первое время папа работал бухгалтером в обувном магазине-мастерской, потом сам научился шить обувь, а позже вынужден был пойти на тяжелую работу по строительству дорог. Я же, готовясь к репатриации, пошла учиться профессии – уходу за новорожденными младенцами. Но с репатриацией ничего не вышло: Британия не давала нужного количества сертификатов – разрешений на въезд в Палестину. А в октябре 41-го пошли первые транспорты с евреями в концлагеря и гетто. Я попала в гетто Терезин в июле 1942-го, а через несколько месяцев, в том же году, туда попали мои родители и сестра Дита, младше меня на три с половиной года.
- Вы виделись там с родителями?
- Мужчины и женщины располагались в отдельных помещениях, но территория гетто была небольшой – ведь это бывшая крепость, и потому я встречалась и с мамой, и с папой. А молодых тоже содержали отдельно. В Терезине было очень много стариков. Протектор Богемии и Моравии Гейдрих объявил, что Терезин – лагерь для стариков, и сюда начали отправлять пожилых евреев из Германии, Австрии, Чехии. Поначалу евреи думали, что их будут держать здесь до окончания войны, но на самом деле фашисты практически сразу приступили к отправке отсюда людей в концлагеря уничтожения.
Через гетто прошли в общей сложности 152 тысячи человек, из них 33 тысячи умерли от голода и болезней, а 87 тысяч уничтожены в лагерях смерти. Моя мама умерла в Терезине, а папа был отправлен осенью 1944 года в Дахау и умер там, как я потом выяснила, от истощения и болезни в феврале 45-го.
Я пробыла в Терезине полтора года, после чего меня отправили в Аушвиц. А через полгода увезли на работы в Германию.
- И чем же вы занимались в лагерях?
- В Терезине мне поручили сначала ухаживать за стариками. Это было очень тяжело. Они страдали не только физически, но и морально: в Германии и Австрии им говорили, что их везут для лечения, а тут они попадали в настоящую тюрьму. Потом меня перевели к малышам, а позже – на сельскохозяйственные работы. За гетто располагались поля и сады, и мы выращивали овощи для офицеров и солдат СС.
- И вы не могли бежать с этих полей – на свободу?
- А куда бежать? После убийства Гейдриха летом 42 года в Чехии был введен особо тяжелый режим. В каждом автобусе, на каждой дороге немецкие посты проверяли документы. Семье же, которая решалась укрыть еврея, грозил расстрел. Мы знали об этом, и не хотели подвергать опасности чехов. А если у беглеца оставались в гетто родственники, то они тоже тотчас отправлялись в лагеря смерти. Случаи побегов бывали, но большая часть беглецов была поймана, а успешно бежавших было крайне мало.
- А чем питались?
- Еда была более чем скудная. Утром давали непонятную жидкость, которую называли, в зависимости от цвета, то чаем, то кофе, на обед – суп, который называли чечевичным, но вместо нее была чечевичная шелуха, две-три вареные картофелины, а вечером – 350 граммов хлеба. И раз в неделю – по 20 граммов сахара и маргарина. Суп поначалу многие отказывались есть, но потом привыкли. От этой еды люди не умирали, не выглядели рахитичными, со вспученными животами, но голод постоянно преследовал нас.
Дети получали пищу чуть лучше, но это не была доброта со стороны лагерного начальства. За приготовление и раздачу пищи из выданных продуктов отвечал еврейский комитет гетто - юденрат, и тот считал, что детям и подросткам нужно сохранять жизнь как можно дольше.
- Рут, извините за вопрос: одной из причин, что вас не отправили на смерть, был ваш возраст? Молодых берегли для работы?
- Можно сказать и так. На моих глазах малышей и детей до 14 лет увозили из Терезина, и я понимала, что больше их никогда не увижу. То же самое происходило со стариками. К ним причисляли уже даже людей старше 40 лет. У всех них не было практически никаких шансов на жизнь. Молодые же люди были, если так можно выразиться, "бе-гиль ха-нахон" – "в правильном возрасте", в возрасте, нужном для немцев. Хотя, на самом деле, всем правил случай. Многие объясняют свое спасение в Катастрофе разными ситуациями, но эти объяснения звучат после произошедшего. Я столько раз могла умереть, насмотря на свой молодой возраст, и столько людей моего же возраста действительно погибли, что могу сказать только одно: жизнь мне досталась только по воле случая.
- Как к вам пришло освобождение?
- О, до него было еще далеко. В декабре 1943 года меня отправили в Аушвиц. Я не знала, что представляет собой этот лагерь. Увидела дым из труб и подумала: как хорошо – раз есть фабрика, значит, будет и работа. И только потом, почувствовав сладковатый запах дыма, поняла, куда нас привезли. Но наш транспорт – а в вагонах находилось около 2-2,5 тысяч человек – не отправили в газовые камеры. Потом выяснилось, почему. Оказывается, представители Красного Креста получили разрешение посетить лагерь Терезин. По просьбе датского правительства они должны были проверить условия содержания датских евреев. Но пускать сотрудников Красного Креста на территорию Терезина немцы не собирались, а накануне их приезда построили "модель гетто". В то же время они подготовили и ответ на возможный вопрос, где многие остальные заключенные этого "гетто" – мол, они отправлены на работы в другой лагерь. Этими "остальными" и стали мы. Нас, наоборот, не собирались уничтожать. Но представители Красного Креста не изъявили желания посетить рабочий лагерь в Аушвице– они остались удовлетворены посещением потемкинского гетто и написали потом в отчете очень положительные отзывы о содержании взрослых и детей в "Терезине".
После того, как гости отбыли летом 44-го года из Терезина, командование Аушвица отобрало около трех тысяч самых крепких юношей и девушек и отправило их в Германию. В числе этих молодых людей оказалась и я. Часть из нас – около шестисот человек - попала в лагерь, расположенный прямо в Гамбурге. Город бомбили, и я с другими заключенными разбирала завалы, расчищала дороги, приводила в порядок дома и квартиры, пострадавшие от бомбежек.
- Работа только для женщин…
- После Аушвица это был райский сад. Мы жили в помещениях, где каждый спал на своей кровати с матрасом и подушкой, где стояли давно невиданные нами настоящие раковины, где можно было помыться под душем, не жалея воды. В Аушвице мы спали как сардины, прижавшись друг к другу на простых нарах, и повернуться можно было только вместе со всеми. Работа в Гамбурге была тяжелейшая, но условия существования окупали все эти тяготы.
Так мы проработали в городе до конца марта 45-го года, почти девять месяцев. Но приближалось окончание войны, немцы собирались сдать город англичанам - чтобы он не достался Советам, и нас решили переправить в концентрационный лагерь Берген-Бельзен. Это оказалось страшным местом. Сейчас его на карте нет – здесь теперь музей, а в годы войны количество заключенных в лагере доходило до нескольких десятков тысяч человек. Кстати, летом 1941 года сюда поступили около 20 тысяч военнопленных из СССР, но к весне следующего года 18 тысяч из них скончались от голода, холода и болезней.
А позже в этом лагере содержались, в основном, евреи из разных европейских стран. Здесь не было газовых камер, но об условиях содержания узников говорит тот факт, что за 1943-1945 годы здесь умерли около 50 тысяч человек, и свыше 35 тысяч из них - от тифа, буквально за несколько месяцев до освобождения лагеря. Среди умерших были, в том числе, чешский художник и писатель Йозеф Чапек, Анна Франк и ее сестра Марго.
Подобная судьба могла постигнуть и меня. В лагере не было ни воды, ни еды, свирепствовал тиф, и за две недели пребывания здесь я успела подхватить его. Спас тот же Повелитель Случай. Чтобы не допустить распространения тифа, германское командование решило добровольно сдать Берген-Бельзен воевавшим в этом районе британским войскам. 15 апреля 45-го года лагерь перешел в руки британцев. Но это была пирово освобождение. Видя умирающих от голода и болезней людей, британцы в порыве милосердия начали буквально забрасывать освобожденных узников мясными консервами, хлебом, другой едой. Но атрофированные желудки не могли принять сразу много пищи, и в первые дни многие умерли при страшных болях именно от переедания. Только после этого британцы спохватились и перестали бесконтрольно кормить людей. Я же отказалась от мяса сразу: помнила, что когда в нашем доме кто-то болел, то его кормили кашей, и начала понемного ее кушать.
- Как же пережили тиф?
(На глаза спокойной до этого времени Рут навернулись слезы, и она на несколько секунд замолчала. А потом продолжила).
- Уже после освобождения лагеря, несмотря на все усилия британцев, в нем умерли 13 тысяч узников. Сама не знаю, как выжила. Я даже не могла двигаться. Мне было 22 года, а весила 35 килограммов.
Между тем, через три недели пришла Победа, и в лагерь стали приезжать евреи из других освобожденных мест – искать родных. Одновременно британцы отправляли грузовики с недавними узниками в их страны. Я села в один из таких грузовиков, отправлявшихся в сторону Чехии. На германско-чешской границе нас высадили. Я добралась до Праги и встретилась там с сестрой, которая прибыла раньше меня из польского лагеря.
Но в Праге я не желала оставаться. Я рвалась в Палестину, однако англичане вновь не пускали туда евреев. Я же не хотела опять оказаться за колючей проволокой, в лагере на Кипре – мне было достаточно лагерей. Я ждала, когда смогу прибыть на Обетованную Землю прямым путем. И, слава Б-гу, ООН приняла решение о создании Государства Израиль. Я гордилась тем, что моя родина Чехия посылала оружие воевавшему за свою независимость еврейскому народу, у нас начался призыв евреев в израильскую армию, и я, конечно же, записалась. Но смогла прибыть в Израиль только в декабре 1948 года, в составе чешской бригады, и сразу оказалась на военной базе в Црифине. Там меня спросили, кем я хочу служить. Я ответила: водителем джипа. Мне сказали: хорошо, иди в мисрад, и так вместо джипа я стала секретарем.
После войны за Независимость я работала сначала в одной из страховых компаний, потом закончила ульпан и осталась в нем преподавать, а затем ушла в журналистику. Начала писать поначалу в "Омер" – приложение к газете "Давар", которое издавалось для репатриантов на легком иврите. А немного позже перешла в основную газету и проработала там тридцать лет, до ухода на пенсию.
- И все эти годы - просто журналисткой?
- Мне приглашали на редакторскую работу, но я смеялась: читать все глупости, которые пишут остальные? И отказывалась. Много лет писала в пятничное приложение газеты – "Давар ха-шавуа", но мне не хватало газетных страниц, и я начала писать более крупные вещи. Так появились на свет биографические повести о Якобе Эдельштейне – руководителе юденрата в Терезине, который перед этим возглавлял еврейскую общину Праги, о погибшем в Дахау герое итальянского сопротивления Энцо Серени, о Хаиме Шиба - одном из организаторов здравоохранения Израиля, руководителе больницы "Тель ха-Шомер", превратившем ее в известный медицинский центр страны, и о Пинхасе Розене – первом министре юстиции Израиля. Написала потом еще несколько книг, включая книгу о своей жизни, которая была издана на четырех языках – иврите, английском, немецком и чешском. Перевела также с чешского на иврит около 40 книг, включая Чапека и знаменитые "Похождения бравого солдата Швейка" Гашека.
Рут подводит меня к книжным полкам. Две из них полностью заняты ее книгами. Среди них - и исследования о чешской еврейской общине, о судьбах евреев Терезина. Неожиданно вижу поварскую книгу.
- Как, и эту тоже написали вы?
- Каждая моя биографическая книга занимала по три-четыре годы работы, а получала я за нее гонорар в размере двух-трехмесячной зарплаты. Пошла к нашему бухгалтеру и стала жаловаться: работаю-работаю, а денег нет. "А, ты хочешь заработать много денег! - воскликнул он. – Тогда ты должна писать или о сексе, или о собаках, или о "бишуле". И я написала поварскую книгу – она успешно продалась и принесла деньги, которых хватило на свадьбу дочери.
- А с кем связали свою личную судьбу?
- Тоже с журналистом – известным автором "Маарива" и "Едиот ахронот" Рафаэлем Башаном. У нас дочь и двое взрослых внуков. А сестра Дита защитила докторат по ботанике, преподавала в Еврейском университете, живет в Иерусалиме.
- Те страшные годы юности снятся иногда?
- Долгое время снилось два сна. Один - лагерный туалет, в котором никогда не было места и страшно грязно, и я, едва терпя, ищу и не могу найти чистый туалет. А второй – я должна упаковать 50 килограммов вещей, и не знаю, что именно взять. Зато знаю, что если не выполню задание, то меня сошлют в другой лагерь. Где уже не будет никакой надежды на жизнь.
- Рут, вы получили за свое творчество много премий, включая премию Чехии за пропаганду чешской культуры и литературы. А какая особенно дорога?
- Вот за эту книгу. Она получила премию фонда Якова Бухмана, которая вручается за произведения на тему Холокоста. Я перевела на иврит со своими комментариями газету, которую издали дети Терезина. Она называлась "Камарад" ("Товарищ") и вышла всего один раз. Эта книга очень помогала нашим учителям, когда они рассказывали школьникам о Катастрофе. Детей давно нет в живых, но их имена и творчество остались на страницах этой газеты…
* Новости Недели 25.07.13
Отклики:
Ольга. Спасибо Якову за очень интересный и содержательный рассказ.
|
