ОДА ГОРОДУ
А.Ю.Лейбфрейду
Когда я далёко, в разлуке невольной,
В краю незнакомом, чужом,
Мне снится мой город с его колокольней
И сказочный замок – Госпром.
А если я дома чуть-чуть затоскую,
О чем-то забытом вздохну,
Я выйду на улицу нашу Сумскую
И сердцем на ней отдохну.
Не знаю, не ведаю, что в ней такое,
Но мысли и чувства мои
Всегда усмирит и всегда успокоит
Журчанье Зеркальной струи.
А после я в центре замешкаюсь где-то,
Который мне дорог и мил,
В нем добрый старик, архитектор Бекетов,
Нам столько домов подарил.
Здесь высится город, мой город любимый,
Над ширью далеких поле
И голос истории неповторимый
В душе отдается моей.
1999 г.
* * *
Лег закат на дремлющий залив,
Волны набегали плёсом,
Солнце, в море голову склонив,
Уронило золотые весла.
Просвистел далекий пароход
И развеял бледно-синий дымик.
Кипарисы в страже у ворот
Оставались вечно-молодыми.
Сквозь поток неутолимый слов
Мотолодки сердце стрекотало,
Чей-то смех весенний осыпало
На хмельные головы цветов...
Лег закат на дремлющий залив,
Волны мягко набегали плесом,
Солнце, в море голову склонив,
Уронило золотые весла...
Крым. 1935
* * *
Был ясный вечер. Корабли уходили в Колхиду..
К. Паустовский
Корабли уходили в Колхиду,
Где-то день утонул далеко.
И они исчезали из вида,
На волнах колыхаясь легко.
Моряки молодые прощались
С очертаньем родных берегов.
Отдаленные песни домчались
И рассыпались чайками слов.
Что-то чутко откликнулось далям –
Появился взволнованный звук –
Кто-то гулкую душу рояля
Пробудил трепетанием рук...
Хоста. 1936
ЗОДЧИЙ
А.Н. Бекетову
В нашем городе столько приветливых зданий
Улыбнись и постой хоть чуть-чуть возле них.
Ты о них вспоминаешь средь дальних скитаний —
Эти здания солнечный зодчий воздвиг.
Нам достались в наследство зовущие входы
И каких бы судьба ни несла перемен,
Но они сохранили на долгие годы
Окон пристальный взгляд и уверенность стен.
А внутри что-то ждет. Что-то новое будет.
И входи, не томясь ожиданьем своим.
И становятся, право, красивыми люди,
Поднимаясь по лестницам плавным таким.
Пусть над ними железное время грохочет
И другие дома поднимаются ввысь,
Он останется с нами, наш солнечный зодчий,
Все такой же, как прежде, – на всю нашу жизнь.
1980-е
* * *
МОСТ
"Ночь над Белградом тихая..."
Из песен Второй Мировой.
Спокойна ночь над нашими домами
И постепенно тухнет все вокруг,
Но яркий мост, сияющий огнями,
На темном небе возникает вдруг.
Своей былой не забывая славы,
Над зыбью растревоженной реки,
Там, на мосту, дежурят югославы,
Сиренам и разрывам вопреки.
Над ними вьюга, смерть им шлют оттуда,
Из темноты тревожной и густой,
Воспитанники фильмов Голливуда,
В которых жизнь – всего лишь звук пустой.
Мы знаем, черных дел у них немало,
И не всегда их помыслы чисты,
И, может быть, им вовсе не пристало
Давать другим уроки доброты.
И вместе с теми, кто пойдет с тобою,
Неся в душе возвышенный порыв,
Взойдем на мост над блещущей рекою,
Шальных ракет полет остановив.
22.04.99
* * *
В БЕЛОМ ВЕНЧИКЕ
В белом венчике из роз
Впереди Иисус Христос.
А. Блок. Двенадцать.
Я народу всегда поклонялся упрямо,
На жестокость, порой, закрывая глаза.
Так меня наставляла бестужевка-мама,
Что погибла, ни слова в упрек не сказав.
Может быть, несмотря на расстрел за расстрелом
Самых лучших из нас, чей настал лишь черед,
Ей, как многим, казалось, что в венчике белом
Сам Христос за собою к добру нас ведет.
Но они не сбылись, эти чаянья мамы,
День за днем, сметены ураганами зла,
Содрогая сердца, наземь падали храмы
И стонали разбитые колокола...
А теперь, забывая о том понемногу,
Я хотел бы, чтоб это увидела ты —
Как мы дикой толпой возвращаемся к Богу
И на нашей дороге и кровь и цветы...
1993
* * *
ПЕСНИ
Но одного я не пойму, хоть тресни,
Какого черта и по чьей вине
|Вы создаете радостные песни,
Когда такая пасмурность в стране...
В. Урин. Письмо старого учителя. 1939
Рассудком сердце успокою,
Но все же память в нем жива
И жаль тех лет, когда порою
Мы пели гордые слова.
Когда, врываясь в наши души,
Как грозный океанский вал,
До основанья все разрушив,
Гремел “Интернационал”.
Когда мы верили беспечно
В родную – лучшую из стран,
И песнь о ней казалась вечной
И в ней не чудился обман.
А песни встреч и расставаний
В те дни – горчайшей из побед,
И сколько их – воспоминаний
Еще совсем недавних лет.
Тревожных бардов озаренья
Отныне Богом нам даны,
Быть может в это искупленье
Всей нашей песенной вины.
В минуты скорби и печали,
В дни поражений и потерь
Бывало, песни нас спасали...
Спасут, быть может, и теперь...
1990
ЖЕЛТЫЕ ЗВЕЗДЫ
Королю и королеве Дании
Шагает война. За чертогом чертог
Топчет тяжелый солдатский сапог,
Все достигается сверх ожидания:
Пройдена Бельгия, занята Дания...
Издан приказ: “Евреям надеть
Желтые звезды. Иначе – смерть”.
Король с королевой – шутить посмели? –
Первыми желтые звезды надели2,
А с ними датчане, спокойно и просто
Все надели желтые звезды!
Как видно, грохот солдатских сапог
В них совесть и честь заглушить не смог.
И даже в небе как пышные гроздья
Вспыхнули вечером желтые звезды.
Андерсен, Андерсен, сказочник милый,
Это не сказка, все это – было.
1991
————————
2. Красивая легенда, но чего реально не было.
* * *
НАДПИСЬ
Весна 45-го. Венское кладбище.
Надпись химическим карандашом
на памятнике Моцарту:
“Жить бы тебе в России!”
Вольфганг Моцарт хоронил скворца,
Все своими совершил руками.
Над могилкой скромного певца
Водрузил, оплакав, белый камень.
Разве мог провидеть он судьбу,
Что над ним безбожно посмеется
И его, в некрашеном гробу,
Похоронят просто, где придется...
Есть на Винер Фридхоф уголок3,
Где счастливчик Штраус похоронен.
Там собрали гениев в кружок,
Там теперь и Моцарт, и Бетховен.
А однажды, памятной весной,
Приходили русские солдаты
И автограф сокровенный свой
Начертали в честь победной даты.
Начертали в меру чувств своих,
Нет, они не варварами были,
Не судите строго вы о них,
Просто – они Моцарта любили...
Под дождями блекнет карандаш,
Струйки фиолетовые льются,
Исчезает надпись как мираж,
Но любовь и память – остаются...
1991
3. Винер Фридхоф – центральное Венское кладбище.
* * *
ЗВИАДИ
Открыто окно. Человек у окна,
С какой-то запрятанной ночью во взгляде
И площадь, толпой разноцветной полна,
Неистово стонет: – Звиади! Звиади!
А после – война. И убитых не счесть,
И пусть уже выстрелы все отгремели,
Как будто какая-то кровная месть,
Дымится в руинах проспект Руставели...
У многих ни стен не осталось, ни крыш,
И ждут их по белому свету скитанья,
А ветер разносит обрывки афиш,
Зовущих тбилисцев на фильм “Покаянье”.
И улицы города будто не те,
И, может, встретите старую даму,
Что бродит и бродит в ночной пустоте
И ищет дорогу к забытому храму...
О, Грузия! Край белоснежных вершин,
Поэтами всех поколений воспетый,
Кто мог бы поверить, что судьбы грузин
Доверены будут потомку поэта,
Кто мог бы поверить – к смертельной борьбе
Он их призывает диктаторства ради.
Ты вышел из боя. Но кровь на тебе,
А где покаянье? Звиади... Звиади...
1992
* * *
ПАСПОРТ
Симонов – Бунину:
– На что Вы потратили свою жизнь?
А паспорт в руках. Такой долгожданный,
Так выстрадан, Так непригож.
В нем Родины свет – далекий туманный
Изгнаннику видится все ж.
И снова приходят к нему с укоризной
Вечернего моря огни,
Когда оставлял он, прощаясь с отчизной,
Ее окаянные дни.
Во всем укоризну он чует по-детски,
Но горше суждения нет,
Чем то, что изрек ему этот советский
Грассирующий поэт.
Довольно! Окончился замысел вздорный,
Ему не пробиться сквозь мглу
И паспорт советский, на части разорван,
Лежит на посольском полу.
Так, видно ему не судилось вернуться
В тот Богом оставленный край,
Такие как он навсегда остаются.
Россия! Еще раз – прощай!..
А тем, кто для встречи найдут в себе силу,
Барьеры границ одолев,
Отец Георгий укажет могилу
На кладбище Сент Женевьев...
Апрель
1992
* * *
ЛУНА НАД ЭЛЕВАТОРОМ
Ю.В. Кондратюку-Шаргей
Над элеватором луна
Средь влажных туч искала брода,
А Юрий долго у окна
Стоял и ждал ее восхода.
Быть может, видел модуль он,
Что отделился от ракеты
И, ярким светом озарен,
К
ак шмель летал вокруг планеты...
Была мечта. Но выше – долг.
И он ушел в огонь сражений.
И лишь одно оставить смог —
Свой невостребованный гений.
А сам он не пришел с войны,
И в том – несправедливость века.
Но на поверхности Луны
Следы остались – Человека...
4.10.1993
* * *
ВЫЗОВ
Надо сломить эту машину,
идти в Ленинград
и поднять восстание.
В. Саблин/
Письмо жене.
1975г. 58-я годовщина Октября.
В этот час, когда ветер от Балтики свеж
И на волны взлетают барашков вершины,
Мчит корабль, поднимать Ленинград на мятеж,
Против власти – давно проржавевшей машины.
Вызов брошен. Ответьте мильоны сердец
И восстаньте. Откройте свободе дорогу.
Штурмовать вам не надобно Зимний дворец,
И останется цел Эрмитаж, слава Богу.
Правда, это другой, а не тот бастион,
Что в семнадцатом, в ту же осеннюю стужу,
Защищал только женский шальной батальон
Да юнцы-юнкера, побросавшие ружья...
Вот и встречен корабль беспощадным огнем,
Остановлен в слепящем прожекторном свете.
И так долго еще не узнаем о нем
И о том, что призыву никто не ответил.
И никто не примчался по невской волне,
Разделить эту долю безумной отваги,
Лишь письмо сохранить удается жене,
Только листик наполненной болью бумаги...
В этих битвах сегодняшних зла и добра
Так бывает заботливо спрятана правда.
В Ленинграде расстрелян – то было вчера,
Ныне – в Санкт-Петербурге – оправдан ...
2.01.1994
* * *
АНГЛИИ
Трагедию крова лишенных людей
Не скроют ни гордость твоя, ни туманы.
Ты больше не ищешь покоя нигде,
Твои города превращаются в раны.
Вечернее небо тревогу несет,
Опять и опять завывает сирена.
И будто разбитое сердце твое
В ушах раздается стенанье Биг Бена...
И креп не одна надевает страна,
Скорбя о больших и ненужных потерях...
Ведь жизней у Байрона – только одна,
Чтоб храбро отдать за мифический берег...
* * *
TO ENGLAND
Men of England, heirs of Glory...
P.B. Shelley
All thy pride and thy fogs, are they ever ever so strong,
That to hide all thy pains, all thy wounds and sorrow.
Homeless people from thy cities – they grow to a throng,
And who knows nowdays, what would happen tomorrow.
Howls the awful syrena again and again,
With the pain in the soul and the horror unspoken.
In the day and the night there is moaning Big Ben,
Like the heart in thy breast, that is worried and broken.
There are many a land that had fallen in the strife
Peoples look in thy eyes so destructive and gravely,
For lord Byron had only one brilliant life,
To resist and to quit it so simply and bravely...
Харьков.
1940
* * *
ПЕСНЯ ТРУДА
Френк Ллойд Райт.1896.
Пер. с английского
Я работаю —
Значит
Живу
Не для тихого сна наяву,
Не для ложных и грешных молитв,
Не для рыцарских битв,
Посвящается труд мой ему —
Человеку – и только ему,
Человеку – и только ему.
Я мечтаю
И значит
Живу:
Но совсем не во сне – наяву,
Но ни шага к фортуне своей
В этом царстве гнилых торгашей,
Все, о чем я мечтаю, ему —
Человеку
– и только ему,
Человеку – и только ему.
Не мечтаю лишь,
Действую я,
И рука не устанет моя,
Не с мечом в этот яростный бой,
Не за славой в туман голубой,
Я бросаюсь – там ждет Человек,
Возрождаемый мной Человек.
Я творю,
Значит, я не умру
И не встану рабом по утру,
Ни страстей, ни смертей не боюсь,
Я свободен – и этим горжусь,
И на весь, мне назначенный век,
Все отдам я тебе, Человек,
Да, тебе, лишь тебе, Человек!
1978
СЕСТРИЧКА
Ю.Друниной
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Ю. Друнина
Я слышу разрывы. Рычание танков,
Жужжащих осколков рои,
Я вижу – сестричка из боя подранков
Выносит туда, где свои.
Война – это страшно. Война – это просто –
Вот – наши. А дальше – враги...
А здесь, на трибуне, с высоких подмостков,
Не видится в зале ни зги.
И, может быть, только одно остается –
Спасать их, собравшихся тут,
Но страшно, что совесть у них не проснется,
Но страшно – совсем не поймут...
Бледнеет над крышами звезд перекличка,
Над раненой Родиной – свет.
Ты слышишь, тебя она кличет: “Сестричка!..”
А Юлии Друниной – нет...
1991
* * *
ЛИСТОК
В аллею темную вошла
И, на скамью присев устало,
Ты книгу новую листалаа
Но в ней отрады не нашла.
Упал на книгу солнца блик,
Скользнув, проник в страницы тома
И чей-то образ вдруг возник
Такой и близкий, и знакомый.
И там, среди печатных строк,
Белеет сложенный листок,
А на листке – стихотворенье.
И видно Богом суждено
Бессмертным стать ему. Оно —
“Я помню чудное мгновенье”.
~1930-е
* * *
СТАРИК
В. Гюго
Наклонясь над знакомым столом вдохновений,
Нахмурив густые-густые брови,
Вызывал старик шелестящие тени,
И они появлялись в ночном покрове.
Они были тени живых созданий
И как эхо жизни вдали вставали
Там, где Лондон раздавлен тяжестью зданий,
Там, где волны парижских огней сверкали....
Над густой как патока Темзой, снова,
Из покрытых гнилью кварталов Сохо,
Развевая космы тумана морского,
Раздавался мосты свергающий хохот.
И виднелось сквозь темень лицо-химера –
Такое не сделать живой природе,
Скоморох в плаще английского пэра
Сквозь хохот рыдал об английском народе.
... А когда поднялась свистящая вьюга
И в окна шантанов швырнула блёстки,
Вышла женщина, самого низкого круга,
Ожидая, стала на перекрестке.
И смерть подошла – осторожно-немая,
Застилая глаза ей заснеженной пленкой,
Она смотрела, не понимая,
И только шептала имя ребенка.
И на этот шепот, в зовущем плаче,
Сквозь белых хлопьев мелькающий трепет
Вышел преступник – огромный, мрачный,
На ногах его глухо звенели цепи...
То с криками боли, то боль затая,
Они проходили: за образом – образ.
И хлестала за рваные душ их края
Вся людская молва и людская злоба.
Отошел старик во мглу поколений
Пантеона гулкие шелесты слушать,
А они все бродят – мятежные тени,
И зовут – к высшим порывам – душу.
1938
* * *
БУДЕМ СМЕЯТЬСЯ
Пусть уничтожат года
Числа безрадостных дней.
Будем смеяться всегда
В жизни нелегкой своей
Если несчастье с тобой,
Если несешь ты урон,
Смейся – для битвы с судьбой
Это сильнее, чем стон.
Если в суровые дни
Честный не выиграл бой —
Голову вниз не клони,
Смейся – хотя б над собой.
В жизнь эту двери открыв,
Помни, что цель на пути,
Доброе что-то свершив,
С тихой улыбкой – уйти...
Харьков. Журавлевка.
1932
* * *
КАК ВЕСЕЛО!
Как весело в подземном переходе —
Играет музыка там при любой погоде
И в чемодан открытый, без оглядки,
Летят теперь монетки, не десятки.
Как весело, отбросив прочь заботы,
Поет здесь тот, кто не нашел работы,
Кто, может быть, талантлив и достоин,
Но что ж поделать, нынче не устроен
И должен петь при всем честном народе...
Как весело в подземном переходе!
~1990-е
ДОЖДЬ
Романовым
Стерт с земли, уничтожен Ипатьевский дом,
Но никто не забыл, что содеяно в нем.
И не царской семьи был трагичен удел —
Вся история наша пошла под расстрел.
Пусть запомнится миру сюжет не один
В ликованье народа, под лязг гильотин.
Все же, все же зачем, оглянувшись назад,
Встретить полный упрека мальчишеский взгляд,
Видеть гибель ни в чем не повинных княжён
И врача, что за верность больному казнён...
***
К самолету несут небольшие гробы
И как будто бы отклик несчастной судьбы
Хлынул дождь из нагрянувшей тучи сполна,
Но не смысл он вины —
И осталась вина...
18.06.98
* * *
Старые деревья убирают
С улиц, переулков, площадей.
Мне сдается, будто убивают
Добрых и порядочных людей...
Вот подходит – с топором, вразвалку,
Паренек, стоявший в стороне.
Я спросил его: – Тебе не жалко?
Он ответил равнодушно: – Не!
И не стон деревьев-ветеранов
В отголосках пасмурного дня,
Это “Не!” как эхо непрестанно
Все в ушах звенело у меня...
1985
* * *
ИМЕНА
Созвал полковник своих друзей,
Которых готовил в полет.
В честь мамы своей – “Энола Гэй” —
Т
ак он назвал самолет.
А бомбу назвали они “Малышом”.
И ровно в заданный час
Для тех, кто в городе жил большом,
Навеки рассвет угас...
И стало кошмаром для всех людей,
Кто совесть имеет и честь,
Проклятое имя “Энола Гэй”,
С которым смертей не счесть...
И то, былое, приходит к нам
Сквозь помыслы все и дела,
Когда навстречу победным дням
“Катюша” на запад шла.
Даря свободу на все времена,
Снаряды ее неслись...
Но все ж – безбожно давать имена
Орудьям больших убийств...
1986
* * *
ВОСКРЕШЕНИЕ
Вера Лотар-Шевченко. Пианистка.
Ее знал весь мир.
Но был ГУЛАГ.
А потом...
Белых клавиш ряд,
Черных клавиш ряд,
Как притронуться к ним,
Как вернуться назад,
В ту страну,
Где над всеми господствует звук,
Где не властвует боль
Обмороженных рук,
Где в призывах торжественно-ярких афиш
Рукоплещет Нью-Йорк,
Рукоплещет Париж?
А метель все метет,
А метель все метет
И толпа у дверей
Недоверчиво ждет.
Но свершается чудо –
Смолкает метель
И врываются в зал
Дебюсси и Равель!
Вот она –
С возродившейся силой своей
И не ватник,
А вечернее платье на ней...
1990
* * *
ОТЪЕЗД
Уезжают люди, уезжают...
Те, кто остаются, – провожают,
Но, расставшись с мифами своими,
Может быть, уедут вслед за ними.
Родина, великая, больная,
Что же сотворила ты, родная,
Почему ты голову не склонишь
И слезинки даже не уронишь
Не вернешь их из чужого края?
Хоть приснись когда-нибудь, родная...
1993
* * *
СПИ, СОЛДАТ...
Зиновию Юдкевичу
Спи, солдат.
Не разбудят тебя соловьи,
Ни разрывы гранат, ни орудий пальба.
Честно прожил ты горькие годы свои,
Ну, а дальше, как видно, пожить – не судьба.
Спи, художник. Исполнен таланта и сил,
Ты не знал никогда, что такое покой.
На Днепре, где ты руку свою схоронил,
Ты остался с одной, но счастливой рукой.
Да, ты многое отдал и многое смог,
Хоть бывало, хлестала тоска через край...
Мы пришли к перекрестку последних дорог,
Чтобы с грустью и болью промолвить: “Прощай”...
10.08.1993
* * *
СОН
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я...
М. Лермонтов. Сон.
Когда в бою упал на землю он
И маснакидку обагрила рана,
Все было, будто лермонтовский сон
Приснился на холмах Афганистана.
О чем он думал в знойном пекле том,
Быть может, что о нем уже забыли
И что не смогут написать потом
Всей чистой правды на его могиле.
А может быть, как в лермонтовском сне,
Он видел близких лица дорогие...
А солнце жгло на желтом неба дне
И стебли трав корежились сухие...
Но вот над склоном вьется вертолет,
Не сможет взять? Так лучше пусть добьет...
1988
* * *
ОЧЕРЕДЬ
Мне снилась музыка...
Мне снилась очередь.
Она не просто снилась,
Я занял место в ней как будто бы вчера,
Всю жизнь мою пронзив, она струилась
В какой-то мутный день, с утра и до утра.
Порою слышен был истошный вопль буянов
О том, чтоб впереди не ставили своих,
И проклинали все последних ветеранов,
Безбожно из толпы выталкивая их...
В ту очередь я стал еще совсем ребенком
На меченом бедой начальном рубеже,
И вот со мной стоят мальчишки и девчонки,
Но до чего ж они состарились уже...
И все вокруг меня так сильно изменилось,
И нет знакомых лиц – куда ушли, Бог весть...
Ах, как бы я хотел, чтоб музыка мне снилась,
А сниться очередь. Такая вся, как есть...
1992
* * *
РАННЕЙ ВЕСНОЙ
Я слышал чавканье сапог
И вдруг – как будто мне приснилось,
Чему едва поверить смог —
Шла женщина и материлась...
Ее худое пальтецо
Было распахнуто на ветер,
Платок висел. В слезах лицо —
Вот все, что я еще заметил.
Как видно, к дому своему
Она добраться не спешила,
А просто шла и ни к кому
Свои слова произносила...
Чего ж ты ищешь? Что найдешь,
В клубах весеннего тумана,
Когда реклам струиться ложь
Неумолимо. Непрестанно.
А этих фильмов жуть и страх
Смягчить эротикой придется,
Но на Канарских островах
Вам так отлично отдохнется!
И мы всем этим дышим всласть,
Не приведи нас Бог очнуться,
Идти и плакать, матерясь,
Забыв, что надо застегнуться...
15.04.1993
* * *
Бывшие товарищи, дамы с господами,
Нам теперь дозволено помолиться в храме,
Выпить рюмку водочки, поминая ближнего,
И явиться к Господу без белья, без нижнего.
Взвоют трубы громкие, нас на сбор зовущие,
И тогда поднимутся все во гробе сущие.
Ну, а те, которые без гробов схоронены,
Также будут встречены, царства удостоены.
Всех вас встретят ангелы с белыми одеждами —
Вот такими и живем светлыми надеждами!
1994
* * *
КИНОХРОНИКА
Си Дей Луис
Пер. с английского
В сонное царство войдите, за дверью покинув
Ваш уснувший долг и истории вашей бег.
Этот дом для героев и этот приятно-синий
Мех темноты разрешается вам надеть.
Рыбкам за стенкой стеклянной не нужен принцип,
Пусть перед ними за тенью проходит тень —
Клерки, шпионы, убийцы и принцы
Движутся в мутный день.
В тине зеленой вы томно рты разеваете
Ваша цель в этой жизни не столь высока:
Сонно движетесь вдоль, плавниками виляете,
Собирая мечты своего небольшого мирка.
Открывается устриц сезон нашумевший,
Вот последние моды – осенние шляпы и шелк,
Рейс старинных машин и политик, надевший
Сапоги рыболова, чтоб сказать, мол, все хорошо!4
Но взгляните на самолеты!
С высоты, истерически воя,
Альбатросами мчатся в глубоком пике...
Только разве ваш сон беспокоят
Эти тени серебряных птиц вдалеке?
Посмотрите, как точно нацелены жерла орудий,
И представьте, как ночью, однажды, в глубокой мгле
Семена железных экзотов посеяны будут
И взойдут бутонами дыма на вашей земле.
Взойдут на земле. И когда заиграют пожары
И удушливый воздух собою наполнив весь,
Полетят пеленки детей, загрохочут камней Ниагары,
Вы поймете, как долго вы спали здесь.
Харьков.
1939
—————————
4. Чемберлен.
* * *
О, КАПИТАН, МОЙ КАПИТАН!
Уитмен.
Пер. с англ.
О, Капитан, мой Капитан! Окончен трудный путь,
Корабль все рифы обошел, добыча даст нам отдохнуть,
Уж близок порт. Колокола! Навстречу радостный народ,
К тебе торопится он весь, встречать тебя идет.
Встань, Капитан, отец ты наш!
Но предо мною, распростертый,
На палубе мой Капитан лежит, лежит холодный, мертвый...
О, Капитан, мой Капитан! Вставай, гремят колокола,
Встань, слышишь ты, там горн поет, на реях вьются вымпела
И для тебя, цветы неся, на берег высыпал народ,
Тебя увидеть хочет он... Корабль плывет, плывет...
Мой Капитан не отвечает, недвижим – я в плену тоски,
Что он отныне никогда уж не пожмет моей руки.
Там – радость, берега и звон... Но предо мною, распростертый,
На палубе мой Капитан лежит, лежит холодный, мертвый...
1937
* * *
СТРЕЛА И ПЕСНЯ
Г.У. Лонгфелло.
Пер. с англ.
Я выстрелил в воздух легкой стрелой
Но выстрел не смог проследить я свой —
Она упала и затерялась,
Она так быстро тогда умчалась.
Я выдохнул в воздух песню свою,
Но я не заметил, что я пою, –
Она упала и затерялась,
Она так быстро тогда умчалась.
В исканиях много я дней провел,
Стрелу я торчащей в дубе нашел,
А песню, после исканий круга,
Нашел я снова в сердце друга.
1937
