«ГОРОД АНТОНЕСКУ»

 

Яков Верховский,
Валентина Тырмос

 

«Вседневный страх
есть та же казнь вседневная».
Публий Сир, Римский поэт, I век до н.э.

 

Последействие:
Начало конца…

 

Одесса, март 1943 года.
Более 500 дней и ночей под страхом смерти.

Канонада Сталинграда докатилась и до Одессы.

Бытует мнение, что жители Одессы почерпнули эту шокирующую информацию из передач советского радио, которому, вопреки всем запретам оккупантов, продолжали внимать, пользуясь утаенными еще от советских властей радиоприемниками. Но нам это кажется абсурдным. Вряд ли в те страшные дни ТАКОЕ могло иметь место. Возможно, что были где-нибудь подальше от центра, на Фонтанах или на Мельницах, одиночки, «ловившие» Москву. Но эти люди обычно ради собственной безопасности умели держать язык за зубами и естественно не могли быть источником слухов. Скорее всего ими были сами румыны. Уж очень тесно многие из них были связаны с одесской новой элитой.

Но были, конечно, и некоторые, скажем так, дополнительные обстоятельства. Так, например, в один из дней в Одессу прибыли остатки разгромленной под Сталинградом 4-й румынской королевской армии. Вся Одесса была в ужасе от вида этих «бравых» вояк. Голодные, оборванные, безоружные, они производили жуткое впечатление и появление их подтверждало слухи. (1)
Раненых, обмороженных и больных разместили в госпиталях, а остальных в Сабанских казармах. Ролли сама, проходя с отцом по Канатной, видела, как к казармам подъехали два огромных грузовика и из-под покрывавшего их брезента стали выпрыгивать на землю странные оборванные люди в высоких меховых шапках. Изя тоже обратил на них внимание и, как-то весело хмыкнув, сжал ладошку Ролли и поспешил перейти на другую сторону улицы.

Но самое интересное, что в эти дни о битве под Сталинградом писали все одесские газеты.

Последние известия. Газета «Молва», № 51, 4 февраля 1943

Правда, во всех газетных статьях германские солдаты назывались «героями» и конечно же речь шла там о том, что своим «геройством» они спасли Германию и чуть ли не всю Европу, но одесситы умели читать «между строк».

Обращение Гитлера, опубликованное в газете «Одесса» № 28 (240), от 4 февраля 1943-го, так и называлось: «Их геройские подвиги войдут в историю»:

«Они умерли для того, чтобы Германия могла жить. Их геройские подвиги… войдут в историю на долгие времена, наперекор лживой пропаганде врагов…».

Слово «Сталинград», ставшее почти нарицательным, было у всех на устах. И только удивительно, как по-разному оно произносилось, какая гамма эмоций в нем звучала.

Слухи, один невероятнее другого, снова заполнили город.
Смешно сказать, но Одесса со дня на день ждала «красного десанта» и, как со всей уверенностью говорили на Привозе, на этот раз десант будет «исключительно еврейский». Это будет кровная месть «всем нам» за смерть одесских евреев.

Такая бурная реакция на «Сталинград» была даже странной – ведь линия фронта в те дни проходила еще в 1000 километрах от Одессы!
Вот как писала об этом феномене 6 февраля 1943 года газета «Одесса», № 30 (242):

«Одесса и Восточный фронт»
Последние дни вызвали у населения Одессы и всей Транснистрии чувство несвойственного волнения, которое выразилось в форме ожесточенных споров и испуганных вопросов. И все это имело причиной ряд слухов в связи с ходом боев на Восточном фронте и с окончанием боев у Сталинграда. Мы знаем, что, только говоря правду, мы поможем вам установить истину…
Во-первых, мы не понимаем почему некоторые трусы волнуются из-за Сталинграда, находящегося в 1100 км. от Одессы…
В прошлую зиму линия фронта проходила восточнее Ростова, в руках большевиков были такие мощные крепости, как Севастополь и Керчь, существовала опасность большевистского десанта в Крыму. И, несмотря на это, ничего не случилось…
Сейчас фронт в гораздо лучшем положении, чем в прошлую зиму, а вскоре будет еще лучше. Одесса и Транснистрия могут спокойно продолжать заниматься своими обычными делами…».

Власти буквально выбивались из сил, стремясь «успокоить» город, но одесситы, как сказано, умели читать «между строк» и даже слушать «в пол уха». Паники в полном смысле слова, такой, как скажем, была в Германии, в Одессе не было, но Маскарад прекратился.

Казалось. что какая-то невидимая рука вдруг выключила бравурную музыку, и царящая здесь атмосфера бурлеска сменилась ощущением приближающегося Конца.

Казалось, что маски сброшены, что люди вновь обрели свои настоящие лица и стало до ужаса вдруг понятно: кто есть кто.

Особенно неуютно чувствовала себя «новая одесская элита» ну и, естественно, румыны. Губернатор Транснистрии профессор Алексяну, как мы уже говорили, вместе с председателем Куртя-Марциалэ полковником Читатэ были вызваны в Бухарест. И если Читатэ по возвращении должен был заняться уничтожением документов Военного Трибунала и очисткой тюрьмы от «нежелательных элементов», то Алексяну обязан был просто напросто разграбить Одессу.

Губернатор Алексяну на пути в Бухарест. Газета «Молва», № 51, 4 февраля 1943

Удивительно, но до Конца оставалось еще более года, а румыны уже готовились «рвать когти» и по воровскому обычаю торопились унести с собой все награбленное: день и ночь тянулись по Пушкинской к вокзалу вереницы каруц, нагруженные всяким «добром».

В Бухарест, «ла касса», отправляли все, что было возможно: книги, картины, ноты, театральные костюмы и декорации, музыкальные инструменты, медицинское оборудование, бесценные коллекции музеев, мраморные могильные плиты с еврейского кладбища, два мраморных льва, украшавших Дюковский сад, а еще троллейбусы и трамваи, с прицепами и без прицепов, а еще трамвайные рельсы, вырванные из мостовой на Ришельевской и даже… вырванные из той же мостовой трамвайные шпалы.
Да, да, просто куски дерева - деревянные трамвайные шпалы. Шестьдесят таких шпал были, например, отправлены в город Крайова. (2)

По приказу Алексяну все принадлежащие населению предметы домашнего обихода из бронзы, меди, олова и резины (включая, видимо, оловянных солдатиков и резиновые калоши!?), были объявлены «блокированными» и подлежали сдаче.
Власти вспомнили вдруг об оставшимся «бесхозным» еврейском имуществе и направили специальную комиссию, которая должна была учесть и вывезти все, что еще не успели разграбить. А дворники и управдомы в то же время занимались переписью «специалистов» - этот драгоценны человеческий материал тоже, как видно, собирались вывозить…
Ну что тут скажешь – оргия!
Настоящая оргия наглого безнаказанного грабежа.

И вдруг, в самый разгар этой оргии 9 марта 1943 года в Одессу неожиданно прибыл Антонеску.
Что его привело сюда, неизвестно.
Но это был очень странный визит.
Если считать нетто, то он продолжался всего три часа…

Ну, посудите сами!
Трехмоторный гидроплан Антонеску приземлился в Татарке в 12 часов 5 минут. На аэродроме Великого маршала встречал как обычно военный оркестр, почетный караул и целая свора прихлебателей.

Встреча на этот раз была особенно торжественной, так как Антонеску сопровождала его супруга домна Мария и огромная свита: министр национальной обороны генерал Константин Пантази, начальник Военного кабинета полковник Раду Давидеску, губернатор Транснистрии Алексяну, который несколько дней назад специально вылетел в Тирасполь, еще какие-то генералы и даже несколько дам, видимо, спутниц Марии.

Свора встречающих тоже была гораздо больше обычной: офицеры румынской и германской армий, послы Германии и Италии, весь одесский муниципалитет, ну и, естественно, городской голова Герман Пыньтя, причем тоже на этот раз с супругой домной Лючией и сопровождавших ее расфуфыренных одесских дам.

Герман Пыньтя преподнес Великому маршалу традиционную «хлеб-соль», а Лючия вручила домне Марии шикарный букет ранних цветов.

Великий маршал вкушает одесский хлеб. Аэродром «Татарка», 29 марта 1943

Расстояние от аэродрома в Татарке до центра города порядка 15 километров, и когда бесконечный кортеж Антонеску подъехал к Оперному театру, на часах уже было 13 часов дня. То есть весь ритуал торжественной встречи и переезд в город занял около часа. То же время потребуется Антонеску в конце его краткого визита, чтобы вернуться на аэродром.

А в 17 часов вечера, как писали газеты, маршальский гидроплан взмыл в освещенное заходящим солнцем небо и, прощально махнув крылом, взял курс на Тирасполь.
Так что непосредственно в городе Антонеску пробыл с 13 до 16 часов дня, и даже Оперу по своему обыкновению не посетил, и пообедать не успел, и торжественную речь Пыньти (над которой тот, бедный, корпел всю предыдущую ночь) не выслушал.

Что же все-таки принесло его к нам?
Зачем приволок с собою жену и всех ее баб?
Зачем притащил сюда почти весь свой Военный кабинет во главе с министром обороны?
Какая связь между Военным кабинетом и мирным как будто бы городом?
Обратимся вновь к одесским газетам.

Как сообщала газета «Молва» № 98 от 31 марта 1943 года, маршал Антонеску и сопровождающие его лица «изволили осмотреть город».
Да, действительно, в отличие от двух первых своих визитов «храбрый солдат», видимо, уже перестал бояться засевших в катакомбах вооруженных евреев, и не обращая внимания на ветер и мелкий докучливый дождь, отправился на экскурсию.

Антонеску на улицах Одессы. 29 марта 1943

Но послушайте, ведь не для экскурсий же он, простите за грубость, сюда приперся?
И заметьте, в очень тяжелое время – «после Сталинграда».
Ах, вот оно что – «Сталинград»!
Кажется, не напрасно вспомнили мы это слово.

Оказывается, Антонеску и вся его свита, включая супругу, баб и министра обороны, сразу же по приезде, в 13 часов 20 минут, вовсе не принялись осматривать город, а отправились в госпиталь № 622, где была сосредоточена большая часть раненых румынских солдат, прибывших в Одессу «после Сталинграда».

Румынский госпиталь № 622 был расположен неподалеку от железнодорожного вокзала в начале Пироговской улицы и занимал помещение известного Военного госпиталя Одессы, основанного еще в 1797 году и снискавшего мировую славу благодаря новейшим методам военно-полевой хирургии и, как говорили в то время «врачам от Б-га». Здесь в разное время служили будущие известные профессора: Бухштаб, Гешелин, Гиммельфарб и даже будущий всемирно известный офтальмолог академик Филатов.

Естественно, что во время осады Одессы большая часть медицинского персонала госпиталя была эвакуирована в тыл, но после сдачи города здесь, к несчастью, остались тяжело раненые советские бойцы и вместе с ними остались врачи и сестры. Дальнейшее известно: раненные бойцы и оставшиеся с ними врачи-евреи были расстреляны, а врачи и сестры нееврейских национальностей, желая или не желая этого, теперь оказывали медицинскую помощь прибывшим сюда «героям Сталинграда».

Говорят, что Антонеску пробыл в госпитале более двух часов и обошел абсолютно все палаты. Говорят, что останавливался у постели каждого из 418 находящихся здесь раненных. Говорят, что долго с пристрастием расспрашивал каждого о том самом ужасном бое, в котором он был ранен, о причинах разгрома его армии, его полка, его взвода и, наверное, самое главное, расспрашивал о неприятеле. Тут его интересовало все: «катюши», танки, личное оружие солдат, экипировка и даже выражение их лиц…

Не следует забывать, что Антонеску, профессиональный военный и боевой генерал, прекрасно разбирался во всех этих вопросах. Полученные из первых рук детали Сталинградской битвы, незначительные может быть для непосвященного человека, могли сказать ему многое.

Создается впечатление, что именно за этим и прилетел он сюда на несколько часов, надеясь из обрывков личных впечатлений участников боев составить для себя полную картину «Сталинграда». Потому и притащил почти весь свой Военный кабинет – генералы должны были помочь ему понять, что же все-таки произошло, почему была разбита германская армия.

Да, да, именно германская, а не его румынская королевская армия.
Почему была разбита непобедимая германская армия и как могло случиться, что сдался в плен один из лучших военачальников рейха - фельдмаршал Паулюс, а еще … насколько силен Сталин.
Это важно знать!
Исключительно важно!

Особенно важно потому, что через несколько дней, точнее 12 апреля 1943-го, в сказочном замке Клессхайм в Зальцбурге его ждал Гитлер и в преддверии встречи с фюрером он должен был провидеть исход войны.
Он должен был провидеть и принять соответствующее решение, чтобы в любом случае, как говорят по-любому, в конце этой войны быть на стороне победителя. Кто бы он ни был!

Вначале, оглушенный катастрофой «Сталинграда» он был абсолютно уверен, что победителем будет Сталин, а вот в последнее время стал почему-то сомневаться. Положение германских войск немного улучшилось, а 16 марта у русских был снова отбит Харьков и, как писали английские газеты, «…то. что твориться под Харьковом разбивает все ложные иллюзии и надежды на то, что германская армия близится к катастрофе…». [«Одесская газета», № 68 (341) от 16 марта 1943].
Вот и провидь после этого исход войны!

Пришлось лететь в Одессу и расспрашивать, то бишь допрашивать, участников «Сталинграда».
Когда допрос очередного раненого подходил к концу, и генералы во главе с Антонеску переходили к следующему «источнику информации», в дело вступала домна Мария. Для смягчения впечатления от допроса и избавляя маршала от пустых разговоров с полуживым человеком о его самочувствии, детях, семье и т. д., домна Мария и сопровождающие ее дамы брали эту тяжелую обязанность на себя - с обворожительными улыбками они набрасывались на раненного, окружали его теплом и сочувствием и засыпали «подарками».

Говорят, что каждый раненный был счастлив получить в подарок от домны Марии молитвенник, крестик и… пакет дешевых папирос «Романия».
Говорят, что каждый раненный был глубоко тронут вниманием этой «великой женщины» и со слезами на глазах целовал ей руку.

Домна Мария Антонеску в Военном госпитале. Одесса, 29 марта 1943

Быстрый отъезд маршала из Одессы со всей очевидностью доказывает, что учиненный им безжалостный допрос раненых достиг своей цели. Он отрезвил Антонеску и привел его к мысли, что «время не ждет». Нужно форсировать попытки выхода из войны и уже неважно какую «лапшу» будет вешать ему на уши Гитлер в Зальцбурге.
Вопрос ясен: «Сталинград» - это Начало Конца.
И он, в принципе согласен с Муссолини, который считает, что «победить Россию видимо невозможно, и лучше пойти с ней на компромисс».

Но Гитлеру он этого не скажет. И даже посоветует ему бросить «все наши силы против Востока». (3)
Если Гитлер согласиться с ним и усилит нажим, это будет отлично!
Это подтолкнет Сталина на заключение сепаратного мира с ним, с Антонеску, и еще до конца 1943-го война для него закончится.

Прошло уже около месяца с тех пор, как Ролли вышла из тюрьмы Военного Трибунала и стала жить в доме добрых бабушек Лидии Александровны и Александры Александровны. Но пять долгих месяцев, которые она провела в тюрьме, это все-таки видимо срок в жизни ребенка и не так-то легко выбросить его из памяти.

Все здесь было ей непривычно и странно.
Здесь не было гарды и решеток на окнах, не было вонючей чорбы в обед и переклички по утрам, и даже о страшном «Централе» здесь больше не вспоминали.
Все это осталось там, в ее родном Куртя.

Ролли теперь не называли Валерикой, но и старым ее именем почему-то не называли. Теперь ее звали Валя так, как когда-то в Дерибасовке, еще до того, как она стала «Жиденком».

Камеру здесь называли комнатой и на ночь не запирали, но страх, тот самый липкий страх, который день и ночь окружал всех их в камере Военного Трибунала, каким-то непостижимым образом не исчез, как будто приплелся сюда вместе с ними и поселился здесь, в этой новой комнате.

Связано это было с тем, что даже освободившись из Куртя-Марциалэ, они все равно были на волосок от смерти и продолжали скрываться. Для того, чтобы их пребывание в городе стало легальным, следовало обратиться в полицию и обменять полученный в Куртя оранжевый «Ордин де либертате» на официальное удостоверение личности.
Но Тася по вполне понятным причинам не решалась это осуществить.

Бабушки - Лидия и Александра Александровны не могли не обращать внимания на странное поведение новых жильцов, которые, притащились к ним поздним вечером, пешком и не принесли с собой никакой клади. У них видимо не было даже самых необходимых для жизни вещей. И вообще, заняв предназначенную им комнату, они почти что не выходили из нее.
Бабушки, видимо, сразу поняли, что эти новые жильцы - скрывающиеся евреи, но по какой-то причине это их не смущало. И даже наоборот – они всячески старались помочь, за очень небольшие деньги кормили жильцов завтраками и обедами за своим столом и в общем вели себя довольно необычно для совершенно чужих людей.

И также необычно выглядела их квартира. Огромная, темная, вся изрезанная длинными запутанными коридорами, она имела множество закоулков и дальних комнат, в которых время от времени появлялись какие-то временные жильцы – в основном достаточно молодые одинокие мужчины и женщины.
И если вам кажется, что это похоже на бордель, то, поверьте, вы ошибаетесь!
Иногда эти женщины или мужчины оказывались за общим столом в комнате бабушек, и Александра Александровна с любовью представляла их жильцам: «Это наш Николай Николаевич!», или «Это наш Петр Петрович!».
Фамилии не назывались и причины появления тоже. Вопросы не задавались, ни с одной, ни с другой стороны, и разговор за столом велся, в основном о талантах хозяйки и о погоде: «Ах, Лидия Александровна, какой у вас вкусный супчик!.. Да, да, солнышко припекает… Весна…». И все…

А на завтра «наш Николай Николаевич» или «наш Петр Петрович» исчезал и причины его исчезновения не озвучивались.
Все это было, конечно, странно. Но, если правду сказать, то родителей Ролли эти странности не заботили. Гораздо больше их волновало собственное невероятное положение и предстоящее судилище, на котором должно было разбираться дело Таси о даче взятки комиссару сигуранцы Кардашеву.

Судебное заседание было назначено на 25 марта 1943 года.
В этот день православные христиане празднуют один из двенадцати наиболее значимых церковных праздников – Благовещение. Как повествует евангелие, именно в этот день посланец Господа архангел Гавриил провозгласил благую весть о грядущем рождении сына Божьего Иисуса Христа, и непорочная дева Мария зачала от Святого духа божественного младенца.

Благовещение – это радостный и милосердный праздник.
Говорят, что в день Благовещения черти в Аду не мучают грешников, а люди - отпускают на волю певчих птиц:

«В чужбине свято соблюдаю
Обычай древней старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!».
А.С. Пушкин

Прокурор Атанасиу намеренно назначил дело Таси на этот святой день.
Он был уверен, что в день Благовещения ему будет легче добиться ее оправдания.
И вот, наконец, настал этот день – 25 марта 1943 года.

Ранним утром Изя и Тася, взяв с собой как обычно Ролли, отправились в Куртя-Марциалэ.
Шли, как на плаху.
Надеялись, конечно, на Атанасиу, обещавшего их спасти, но вместе с тем понимали, что это все-таки Военный Трибунал и дело вполне может обернуться для Таси расстрельным приговором и немедленным арестом. А без нее и Изю, и Ролли ждет неминуемая смерть.

Тася поднялась по лестничке и вошла в зал Военного Трибунала, а Изю и Ролли постовой не впустил, и они остались на улице. Ролли с удобством устроилась на ступеньке, а Изя, не зная, что происходит в зале, никак не мог найти себе места. Перед его мысленным взором уже стояла картина ареста Таси, где окруженная солдатами Тася посылала ему последнее прости, поднимая руки в наручниках.

Между тем, в зале Военного Трибунала, начался судебный процесс по делу еврейки Натальи Тырмос, обвиняемой в даче взятки.

Факт передачи денег комиссару сигуранцы Кардашеву невозможно было оспаривать, поскольку в деле имелся подписанный понятыми протокол, к которому в качестве вещественного доказательства были приложены эти самые несчастные деньги.
Тася факт не оспаривала, но интерпретировала его иначе.
Она утверждала, что переданные ею деньги нельзя квалифицировать как «взятку», поскольку они представляли собой некий «залог» за освобождение из-под стражи арестованного сигуранцей ее мужа караима Исидора Брейтбурда. Однако же комиссар сигуранцы Кардашев, преследуя, видимо, свои сугубо личные цели, извратил назначение переданных денег и использовал факт передачи для ее ареста.

Такая интерпретация происшедшего была, конечно, весьма удачной.
На удивление она прозвучала даже в речи главного обвинителя Военного Трибунала прокурора Атанасиу. Речь этого обычно такого бескомпромиссного и безжалостного прокурора сегодня была вообще достаточно странной, похожей скорее на речь защитника, а не обвинителя. И весь его вид - белоснежная униформа и улыбающееся лицо - свидетельствовали о том, что сегодня, в день Благовещенья, прокурор настроен по-праздничному и проявляет необычное милосердие к подсудимой.

Впрочем, сегодня не только прокурор Атанасиу, но и председатель Военного Трибунала полковник Читатэ был настроен по-праздничному, он тоже был облачен в белую униформу и проявлял необычное милосердие.

Процесс, как обычно, шел на румынском, но и председатель Трибунала, и главный обвинитель задавали Тасе вопросы на французском, и она, не пользуясь переводчиком, отвечала им на этом же языке.
Свидетелями обвинения были комиссар Кардашев и, к невероятному удивлению Таси, ее давняя подруга, Женька Гидулянова, видимо Женька, прикрываясь желанием помочь, фактически предала ее.

Предательство Женьки очень больно ударило Тасю, но зато свидетелями защиты она могла гордиться. На суд пришли все, кого она пригласила: коллеги адвокаты - Реут и Потапов, жена Тимы Харитонова - Нина, жена Александра Дьяконова – Зина и мать известного одесского историка Вадима Алексеева-Попова – Мириям.

Речь защитника Таси, румынского адвоката Думитреску тоже была произнесена по-французски и начиналась с настоящего панегирика Тасе: «Сегодня я защищаю здесь своего коллегу - талантливого адвоката Наталью Тырмос. По трагическому стечению обстоятельств она находится на скамье подсудимых, а могла бы находиться в одних рядах со мной!..».

Прочувственная речь адвоката вызвала даже неуместные в этих стенах аплодисменты, и чтобы успокоить зал, Читатэ несколько раз стукнул по столу своим молоточком. Особого недовольства он, правда, не проявил и вообще в этот праздничный день весь состав Военного Трибунала был необычно добр и почти все его вердикты были оправдательными. Даже румынские солдаты-дезертиры, приговариваемые обычно к расстрелу, на этот раз были «всего лишь» отправлены на фронт.
Тася тоже была оправдана…

Нет, вслушайтесь в эти слова!
Румынский Военный Трибунал… оправдал Тасю!
Оправдал женщину, еврейку, пытавшуюся дать взятку комиссару сигуранцы взамен за освобождения из-под стражи ее мужа, тоже, естественно, еврея.
Невероятная история!
Эта невероятная история никак не могла бы произойти в 1942-м.
Она произошла весной 1943-го, «после Сталинграда», когда Великий Маятник Истории уже качнулся в другую сторону и «Красная Собака» Антонеску стал прилагать все усилия для выхода из войны и сокрытия совершенных им преступлений.
Тасе, конечно, повезло: всего за несколько дней до этого, 16 марта 1943 года, Антонеску подписал Декрет № 6, касающийся «помилования и сокращения наказаний за нарушения законов, совершенных в Транснистрии».

Декрет № 6. Ксерокопия. Личный архив авторов.

Тасины «преступления» под этот декрет как будто бы не подпадали, но общий наметившийся тренд несомненно помог капитану Атанасиу назначить рассмотрение ее дела на день Благовещенья и оказать влияние на приговор.

И все же оправдательный приговор был, несомненно, чудом. Ведь за месяц до этого в начале февраля 1943-го тот же Военный Трибунал приговорил скрывавшего свою национальность 48-летнего еврея Якова Краснопольского к публичной смертной казни.

Родители Ролли были, конечно, безмерно благодарны Атанасиу, но при этом всегда считали, что не последнюю роль в их спасении сыграли свидетели защиты и, в частности, Зина Дьяконова.
Талантливая актриса, она превратила свое свидетельство в настоящий спектакль. Она плакала и смеялась, и клялась, и призывала Бога в свидетели, и совершенно серьезно «вспоминала», как они с Тасей в 20-х годах, будучи еще совсем молодыми девушками, ходили молиться … «именно в этот день, в день Благовещенья»… в Спасо-Преображенский кафедральный собор на Соборной площади.
Ради святого дела спасения жизни эта бесстрашная женщина готова была пойти даже на клятвопреступление.
Ей невозможно было не верить.
Ею невозможно было не восхищаться.

Зинаида Дьяконова. Одесса, 1940.

Вновь и вновь перечитывая письма Таси, где она с благодарностью вспоминает о Зине, мы вдруг обратили внимание на отсутствие в зале суда ее мужа Александра Дьяконова, и задумались о его роли в спасении всей их семьи.

После освобождения Одессы, в апреле-мае 1944-го, Александра Дьяконова не раз допрашивали в различных инстанциях, и он в своих показаниях не раз вспоминал о родителях Ролли. Мы уже писали об этом, да это и не удивительно – они ведь жили по соседству, многие годы дружили семьями и, видимо, продолжали как-то общаться и во время оккупации.

Удивительно другое – в одном из свидетельств Дьяконов вдруг пытается объяснить, как родители Ролли, евреи по национальности, сумели выжить в оккупации и, в частности, пишет: «По рассказу Брейтбурд и его жены Тырмос они уплачивали крупные взятки полицейским за то, что они не трогали их, как евреев, и за деньги даже учинили им в паспортах надписи, что, хотя в паспортах и указано, что они евреи, но в действительности он караим и русская». [Yad Vashem Archives. JM/10577].

Это очень странное утверждение!
Один из видных представителей «новой одесской элиты», практикующий адвокат, Александр Дьяконов не мог не знать, что «румынские полицейские» никаких таких «приписок» в советских паспортах делать не могли, да и не делали, поскольку такие «приписки» евреев все равно не спасали.

Зачем же Дьяконов делает такое заведомо абсурдное заявление?
Особенно абсурдное потому, что существуют свидетельства, что он сам, пытаясь помочь евреям, подделывал паспорта, но делал это гораздо более профессионально – вытравливал каким-то химическим раствором слово «еврей» и вместо него, копируя исходный почерк вписывал тушью слово «караим». (3)
Он мог бы наверняка сварганить такую подделку и для родителей Ролли и им не пришлось бы «обращаться к румынским полицейским».

Однако, для Изи и Таси, подделка паспортов была, видимо, неприемлема, поскольку у них просто не было паспортов. Свои «еврейские» паспорта они сожгли еще в первые дни оккупации.
Очевидно поэтому и появилась идея другой, гораздо более оригинальной подделки.
Гениальная на самом-то деле идея – создание фиктивных нотариальных копий несуществующих документов, которые как бы косвенно подтверждали нееврейскую национальность их владельцев.
Для Таси – копия несуществующего свидетельства о ее православном крещении, для Изи – копия несуществующего завещания его родного отца, якобы караима по национальности.
Но кому принадлежала эта идея?

Тася многие годы не уставала повторять, что все фиктивные документы она придумала сама. И даже в письмах к дочери в Израиль писала: «…и мои документы (фиктивная нотариальная копия свидетельства о крещении) прошли судебную экспертизу (печати были настоящие) … и документы твоего папы (фиктивная копия завещания его отца караима и много свидетельств о том, что его усыновила и воспитала еврейская семья) – это все придумала я сама и сама же осуществила…».

Мы на самом деле уже рассказывали вам о том, как в жестокую зиму 1942-го, прячась от угона гетто в развалке на Софиевской, Тася сумела самостоятельно изготовить такие фиктивные документы и даже убедить какого-то нотариуса поставить на них оставшиеся в его руках настоящие советские круглые печати. В те дни мы основывались на письмах Таси в Израиль и на детских воспоминаниях Ролли о некоем «нотари-усе с усами», к которому «бегала» Тася и которому взамен на «лиловые печатки» на документах была подарена «серебренная сахарница и чайница на подносе».
Но сегодня, умудренные двадцатилетним опытом работы в архивах, мы стали более критично относиться и к письмам Таси и особенно к детским воспоминаниям Ролли, поскольку эти воспоминания частенько повторяют то, что в те дни ребенку было говорено.

Вполне возможно, что Тася, юрист по образованию и признанный специалист по семейным и наследственным делам, сама «придумала» все эти фиктивные документы, но как, скажите не милость, она могла их изготовить?

Изготовление фиктивных копий несуществующих документов дело нешуточное!
Так, например, для изготовления фиктивной копии свидетельства о крещении, выданного церковью еще до революции, следовало иметь, кроме необходимых печатей, какое-нибудь подлинное свидетельство, позволяющее скопировать форму документа и его особый старорусский язык, а также название храма, в котором было совершено таинство и имя совершившего его священника.
Аналогичная картина и для копии завещания: форма, язык, адрес нотариальной конторы, имя нотариуса и, соответственно, печати.
В развалке на Софиевской у Таси, естественно, не было ни того, ни другого, ни третьего и, следовательно, ей нужна было помощь профессионала.
Таким «профессионалом» мог, конечно, оказаться тот безыменный «нотари-ус», к которому по словам Ролли «бегала» Тася.

Но такая противозаконная работа должна была быть соответствующим образом оплачена, Тася же, как мы знаем, подарила «нотари-усу» всего лишь «серебренную сахарницу и чайницу на подносе».
Вещь эта, видимо, была раритетная и дорогая, но подарить ее можно было, скажем, в знак признательности другу, а не совершенно чужому человеку, выполнившему сложнейшую подделку документов и рисковавшему при этом своей свободой, а может быть и жизнью.

Сопоставив все эти факты, мы пришли к выводу, вопреки всему, говоренному и написанному нами ранее, что подделку документов выполнил Александр Дьяконов.
Именно он и никто другой!
Именно он, практикующий адвокат, имел в своем распоряжении и советские печати, и все необходимые подлинные документы. В первую очередь, возможно, подлинное свидетельство о крещении самой Зины Дьяконовой, с которого можно было снять копию, заменив имя и фамилию.
Именно Александра Дьяконова родители Ролли для конспирации называли «нотариусом» и именно ему, выполнившему всю эту опасную работу безвозмездно, предназначалась раритетная «сахарница и чайница».
И не случайно Александр Дьяконов, не желая «светиться», во время суда над Тасей отсутствовал в зале Военного Трибунала. Вместо него была там жена его Зина, и справилась она со своей задачей блестяще.
Земной поклон вам, Зина и Александр Дьяконовы!
Пусть земля будет вам пухом…

Но почему же все-таки Тася многие годы так упрямо твердила, что все фиктивные документы она изготовила сама? .
Видимо, просто старалась сберечь репутацию Дьяконова, вначале для него самого, а потом, уже после его смерти, для Зины.
Согласитесь, негоже практикующему адвокату подделывать завещания!

Вы помните, наверное, что точно также поступала Фаничка, мама Янкале: спасая репутацию Ольги Гааз, снабдившей ее краденным паспортом на имя Елизаветы Луковой, она взвалила на себя вину «кражи» этого паспорта.
Так что кому и как и в каком случае гоже или негоже, красть паспорта и подделывать завещания – это еще большой вопрос!

Фиктивные документы, изготовленные Александром Дьяконовым для родителей Ролли, также, как паспорт, украденный Ольгой Гааз для мамы Янкале, по большому счету спасли им всем жизнь.
И тем ужаснее стало положение родителей Ролли, когда по окончании суда над Тасей, они вдруг остались без этих, таких необходимых для них документов.

Как оказалось, капитан Атонасиу, изначально знавший со слов Надежды Федоровой, что родители Ролли стопроцентные евреи, предпочел на всякий случай оставить эти явно поддельные документы «в деле», а может и уничтожить их - ведь при обнаружении подделки у него самого могли быть, как он говорил, «неприятности».
Атанасиу всегда очень боялся «неприятностей» и, видимо, не напрасно.

В сообщении «Чрезвычайной Государственной комиссии по установлению злодеяний…» имя Атанасиу упоминается рядом с именами самых кровавых палачей, типа главы сигуранцы Никулеску-Кока, и выражается уверенность в том, что все они понесут ответственность за совершенные преступления.
Родители Ролли из чувства благодарности пытались через уже упомянутого нами полковника госбезопасности Семена Борисовича Штеймана облегчить его судьбу, но видимо это было невозможно.
Атанасиу действительно, хоть и за деньги, очень многим помог им, но тогда, в марте 1943 года, он по собственной воле лишил их всех с таким трудом изготовленных документов, и теперь единственной их «охранной грамотой» и надеждой на спасение стали полученные в Куртя-Марциалэ оранжевые листки «Ордин де либертате».

Они еще не знают этого, но с этими оранжевыми листками им предстоит как-то жить в оккупированной варварами Одессе еще целый год, до марта 1944-го.

Одна кошка и один кот.
Рассказ Валерики, которая снова стала Валей.

Тася сказала мне правду: эти новые бабушки – Лидия Александровна и Александра тоже почему-то Александровна – и вправду очень хорошие, добрые и от них очень вкусно пахнет супчиком. Только про кошек она все-таки все перепутала, и папа правильно на нее сердился.
Нет здесь никаких двух кошек!
И никаких двух котов тоже нет!
Здесь живет всего одна кошка и всего один кот – девочка и мальчик.
Мальчика зовут Пух. Он большой, серый и пушистый. И похож на свою хозяйку – бабушку Александру Александровну. Она тоже большая, серая и пушистая. А девочку зовут Кэти. Ее хозяйка бабушка Лидия Александровна. Они обе маленькие и беленькие. И носики у них одинаковые - остренькие.
Лидия Александровна даже смеется так, как Кэти мяукает: «ми-ми-миу».

Тася здесь для нас все устроила и купила нам много разных вещей.
Мы их все на себя нацепили и пошли на Тасин суд, в Куртю. Поднялись по лестничке и Тася зашла внутрь, а нас с папой туда не пустили, и мы остались на улице. Папа сказал, что суд будет короткий, потому что дяденька Атанасиу обещал.

Я на ступеньку села, а папа по улице стал ходить, быстро-быстро. Идет до угла, где деревянная будка, в которой наши солдаты из гарды папиросы покупали, а Вьеру-Канешно мне куколку Папушу купил, и бежит обратно. Добежал до меня и снова к будке бежит.

А я на ступеньке сижу и смотрю, как на суд этот разные люди идут. Идут и идут, и на меня никакого внимания не обращают. Только тетя Нина Харитонова остановилась и меня по головке погладила.

Вдруг вижу Женька Гидулянова скачет. А с ней под ручку этот, как его, ну дядька, который ко мне в Дерибасовку приезжал и шоколадной конфетой угощал, Кардашев, кажется. Женька длинная и желтая, а Кардашев маленький и толстый и усы у него, как у кота топорщатся. Ну точь, в точь, как лиса Алиса и кот Базилио… ну, вы знаете, из сказки про Буратино.
Алиса увидела меня, удивилась и говорит: «А-а, ты тоже здесь?».
А потом наклонилась к Базилио и говорит ему в самое ухо: «Она тоже здесь». Он что сам не видит? Слепой, что ли, как настоящий кот Базилио?

Суд этот в конце концов кончился, и все, кто на него заходил, стали из него выходить. Толпа целая. Я даже со ступеньки встала, чтобы они меня не задавили. Тут и папа ко мне подбежал. А потом из дверей вышла Тася и говорит: «Все. Конец!». И мы пошли домой.

Я раньше думала, что этот, новый мой Дом, мне не понравится, и я буду скучать по Курте. Но потом он мне как раз понравился.
У меня было много разных домов.
Я всех, наверное, даже не помню.
Сначала, мне кажется, я жила на Петра Великого, в доме дедушки Тырмоса, и мы с папой ездили к Тасе в ссылку в Кокчетав, где были верблюды, как в Египте, откуда мы все вышли.
А потом – на даче Хиони, где была бомбежка. И снова на Петра Великого, но уже в другом доме потому, что тот наш старый дом почему-то взорвался и от него остались только три стенки и Тасин грязный рояль.
Из этого нового дома мы хотели удрать и вылезли через окно, но нас поймали солдаты и загнали в школу, где папа читал мне книжку про даму, которая сдавала багаж. Но школу эту в конце концов зачем-то подожгли, и мы все выпали из нее вместе с дверью на улицу и побежали по этой улице к дяде Тиме Харитонову, чтобы там у него на стеклянной веранде спрятаться.
Бежали мы быстро, но все равно добежать не успели, потому что нас опять поймали солдаты, только другие. Эти нас гнали, гнали и загнали в большущую красную тюрьму.
В тюрьме я жила, кажется, долго, под железной лестницей на расстеленном пальто моей бабушки Буси. Но в конце концов меня оттуда выкинули, отодрали от папы и бросили на плитки во дворе. Я тогда даже коленки ободрала.
А потом мы немножко пожили у тети Норы, с Эриком и Бусей, и папа сделал большую дырку в стенке и запрятал туда всякие вещи дедушки Тырмоса. И Буся очень сердилась, что мы с Эриком смотрим, как папа запрятывает, и кричала, что «это зрелище не для детских глаз». Но папа нас защитил и сказал: «Ах, оставьте!».

Все у нас в этом доме было хорошо, и тетя Нора плакала и всех нас обнимала, и Буся жарила на плиточке лепешки с чесноком, которые пахли колбасой, но потом во дворе стали громко кричать и ругаться, и мы испугались, и Тася перевела нас с папой в новый дом - в развалку на Софиевской, к Эмильке.
Мы пожили там немножко под потолком на антресолях, и папа мне рассказывал много разных сказок про волка – Белого Клыка и храбрых мушкетеров, про всадника, которому отрубили голову и еще … ну вы знаете: «мы спиной к спине у мачты, против тысячи вдвоем».

Но потом с Эмилькой что-то такое нехорошее получилось, и мы оказались в Дерибасовке, у злых теток Арнаутовой и Федоренко, и меня стали называть новым именем «Валя».
Может быть, я что-нибудь по дороге забыла или перепутала, но мне кажется, что жила я там очень долго, одна, без папы и даже без Таси, и меня уже даже «Валей» перестали звать. И я стала «Жиденок» и стала дружить с Васькой, и мы с ним бегали по чужим дачам и искали ничейную еду, и его добрая мамка кормила нас мамалыгой. А потом у нас в Дерибасовке пошел дождь, и тетки увезли меня на извозчике на Садиковскую, где не было никаких садиков, но зато были скелеты, и я там в одной куче нашла своего Зайца. И все стало очень хорошо и даже замечательно, потому что я теткам уже окончательно надоела, и тетка Федоренко отвела меня в Куртю, где, как она сказала, «всем жидам место».
Там, в Курте, у меня уже был настоящий Дом, там был папа и была Тася.
И дедушка Альберт тоже был, пока не превратился в папиного графа Монтекристо. И еще был Вьеру-Канешно, пока его не услали на фронт.

Я совсем не хотела уходить из этого моего Дома.
Но так получилось, что сундук наш опять закрыли и мы все теперь живем в нашем новом Доме у бабушек Лидии Александровны и Александры, которая тоже почему-то Александровна.
И, как я вам уже говорила, мне очень нравится этот новый Дом.
Жаль только, что меня здесь все равно зовут этим чужим именем «Валя».
Но я все-таки хочу здесь уже жить по-настоящему, долго-долго.
Я так и бабушке Лидии Александровне сказала.
Сказала вежливо, как меня учила на Рождество Лиса Алиса – Женька Гидулянова.
«Бабушка Лидия Александровна, - говорю, - пожалуйста, вы, я хочу здесь жить у тебя долго-долго, до самого конца».
Лидия Александровна почему-то рассмеялась и говорит:
«Ой, какая же ты смешная девочка! Все у тебя перемешано, и «ты», и «вы» и «пожалуйста».
Да живи, сколько хочешь. Хоть до самого конца.
Только долго вряд ли получится, потому что Конец уже близок.
Как мне кажется - это уже Начало Конца!».

Библиография.
1. «Одесса. Жизнь в оккупации. 1941-1944», РОССПЕН, М., 2013
2. «Одесса в Великой Отечественной войне Советского Союза». Сборник документов и материалов, Том II. Одесское областное издательство, 1949
3. В.С. Максименко, «Зинаида Григорьевна Дьяконова. Вчера и сегодня». «Астропринт», Одесса, 2013